Лет уже побольше десятка зять строил усадьбу. На хуторе, когда-то принадлежавшем их деду, жил бобылём его старший брат и наблюдал за строительством особняка, возводимого на деньги, которые присылал Пранас. Строил с размахом: большой дом с колоннами и балконами с ажурными решётками, ветряки на холмах, чтобы собственной энергией пользоваться, многочисленные надворные постройки, чтобы скотину разводить. Все северные заработки мужа и жены вбивались в это поместье. Тёща не сомневалась, что деньги от продажи квартиры уйдут туда же. И боялась, что тогда у её девочек не останется вообще ничего: ни усадьбы, ни квартиры. Зять перебил Римму: как это «ни усадьбы»? А вот так, зятёк. Что ж, ты думаешь, Таня не сделала запрос в суверенное государство о собственности зятя? На имя брата усадьба строится, Пранас с его российским гражданством там ни одной доской не владеет! «Ни фига себе, — сказала внучка покойной. — Мы макаронами питаемся и в рубище ходим, у меня ни айфона, ни компа, и всё это для дяди Кястаса, который с нами не разговаривает, а только рычит! Даже мои серёжки в эту деревню вбухали!» «А ну-ка, замолчи, когда старшие разговаривают, — прикрикнул на неё отец. — А вы, Римма Ивановна, должны понимать, что всё это делается из-за налогов. Для гражданина другой страны было бы дороже». «Понятно, — сказала Римма. — А если ты, Пранас, выйдя из этого дома, попадешь под трамвай, твой брат выделит хоть сарайчик твоей семье из этого великолепия? Сам знаешь, что нет. И не надо со мной спорить, понимаешь ты, что я права. Ввиду всех этих обстоятельств Таня не знала, как разделить волка, козла и капусту, пока эта история с Олей не случилась. А вот тогда Таня решила ничего не решать». «То есть нет завещания? — вмешалась долго молчавшая племянница. — Значит, квартира делится на двух наследников?» «Насчёт квартиры обращайся к Оле. Она уже четвёртый год её владелица». Немая сцена.

В общем, так. Таня переписала квартиру на Олю. Остальное добро наследникам даётся право поделить между собой. У Риммы оставлено письмо для дочери, которое, правда, в прошлом году после первого инсульта Пети было переписано. В последней версии своего неофициального завещания Таня написала дочери, что она и небольшие свои накопления передала Оле с надеждой, что будет кому дохаживать её и Петю. А потом Оля будет доживать в этой квартире. И завещает её кому пожелает, никаких условий Таня ей не ставит. Ей же она передаёт все золотые побрякушки, до которых Таня была великая охотница, как и её свекровь. В письме к дочери она объясняет это тем, что хотела бы передать всё это своим девочкам, но боится, что тогда внучке ничего не достанется. «Заинтересованным лицам, — сказала Римма, вынимая из сумочки бумаги и раздавая их дочери, зятю и племяннице Тани, — Не извольте беспокоиться, собственность оформлена через куплю-продажу. Через три года судиться бесполезно». Зятю и племяннице она передала ксерокопии документов на квартиру, дочери — письмо. Зять выхватил у жены письмо, порвав при этом, пробежал глазами, скомкал и бросил в угол. Жена тихо заплакала, а девочка вскочила с места, закричала: «Не имеешь права! Это мамино письмо, а не твоё» и бросилась за бумагой. «Собирайтесь, — приказал он. — Мы уезжаем. А с тобой, Алдона, я ещё поговорю!» Девочка уселась в кресло, с которого сорвалась за письмом, и мрачно сказала: «Мама, если ты сейчас его послушаешь, то я тебя никогда слушать не стану. Я буду из дома убегать. Найдёте — а я опять убегу». «Сопля, на какие шиши ты будешь жить?» — кинул ей отец. «На панели буду зарабатывать. По крайней мере, приоденусь, а то меня в школе девчонки бомжихой зовут за тряпьё, в котором хожу». Отец отвесил ей звучную затрещину. Мать обняла дочь и зашептала: «Доченька, прости!» Девочка вырвалась из её рук и сказала: «Не прощу! Неужели ты его любишь? Мам, за что, он же из тебя все соки вытянул! Ты в сорок лет выглядишь хуже, чем баба Римма в 66! Давай здесь останемся!» Мать удивлённо спросила: «Алдоночка, где ты мне предлагаешь остаться? У нас же нет ничего!» «Что же ты непонятливая такая? Бабушка оставила квартиру бабе Оле, чтобы она папе не досталась. А нас это не касается. Будем жить с бабой Олей и ухаживать за дедом Петей. Я уже сегодня стояла рядом, когда она памперс меняла. Противно, но терпеть можно. Хуже, чем с отцом, не будет. А если тебе это не подходит, так баба Оля разрешит нам в деды Петиной комнате жить». «Так, — взвизгнула Петина племянница. — Теперь вы и на дядину комнату губы раскатали!» «А что такого, — вмешалась безмятежно следящая за ссорой Вера. — Если Петины памперсы Оле, то и комната ей. Если ты Петю к себе забираешь, тогда и комната твоя. А когда Петя помрёт, она в любом случае будет твоя, если только он кому-нибудь другому её не завещал». Племянница выскочила из дома, сорвав на ходу куртку с вешалки и даже не одевшись. «А мы с бабой Олей завтра в салон красоты пойдём, — спокойно заявила Алдона. — Надо по новой мне уши проколоть, а то заросли. Мне бабушка в прошлом году проколола. А отец серьги с красными камушками отобрал и продал. А теперь я с синенькими вдену. Я хотела которые кольцами, но баба Оля сказала, что в школе учителя придираться будут. Я их буду носить, когда в Петровский колледж поступлю. А отец пусть к моим драгоценностям даже не приближается, а то я в комиссию по правам ребёнка заяву накатаю». «Ах ты, соплячка, — вскинулся отец. — С чего ты решила, что это всё твоё?» «А чьё же? Маме отдавать бесполезно, ты отберёшь. А я у бабушки единственная внучка».

Инна фыркнула: «Ну, девка! Даст она родителям проср… пардон, наплачутся они ещё с ней! Но по большому счёту права. Слава богу, Оле есть теперь где жить. А когда девчонка вырастет, она, действительно, удерёт из дома, и Оля её примет. Такая она, наша Оля. Скорее всего, на это Татьяна и рассчитывала, когда квартиру Оле оставляла». Людмила Васильевна сказала: «С этой оторвой Оле будет ещё хуже, чем с Петей и его памперсами». «Вот уж нет, — возразила Света. — Назови хоть кого-то из детей и внуков наших общих знакомых, кто Олю не обожает. Даже Асояновские дети и внук, которые с родным отцом пятнадцать лет не разговаривают и между собой вечно полосуются, Олю неоднократно пожить приглашали». Людмила Васильевна фыркнула: «Ага, особенно хорошо к Оле родной внук отнёсся». Светка вскочила: «А это запрещённый приём. Внук маленьким был увезён, и бабушка доступа к нему не имела, ты об этом знаешь прекрасно». «Яблонька от яблони… внук бабку без квартиры оставил, а бабка дочь подруги жилья лишила».

Светка развернулась и ушла в прихожую. Там она не спеша оделась и обулась, потом заглянула в комнату и медленно сказала: «Не думаю, что ты это всерьёз сказала. Даже такая гадина, как ты, не может не понимать, что Оля — хороший человек. Но больше я тебя ни видеть, ни слышать не хочу!» И хлопнула дверью.

«Ничего себе, — Людмила Васильевна так растерялась, что забыла обидеться. — Какая муха её укусила?» Инна ответила: «Оля и вправду очень хороший человек. Нельзя было так о ней говорить». Людмила Васильевна пошла на попятный: «Конечно, всё это ей большим трудом досталось. Петя — гнусный тип. Пока здоров был, всех баб щупал, а к больному и вовсе не подходи, злится, щиплет до синяков. А ты знала о Таниной болезни?» «Вы что, откуда? Даже Вера и Света не знали. Только Оля и Римма»

Три года назад в одинокой жизни Оли внезапно появился внук. Красивый двадцатилетний парень, студент. Он приехал к бабушке после не совсем удачно сданной летней сессии. Это были самые счастливые дни в Олиной одинокой жизни. Единственное, что неприятно зацепило, это пренебрежительные высказывания об отчиме: «Ну как можно, он же тебя вырастил!» Внучок кидался целовать её: «Какая же ты у меня правильная, бабуленька». Короче, уехал он с генеральной доверенностью на оформление собственности на бабкину квартиру. И моментально её продал.

Наверное, можно было это как-то оспорить. Но Оля не стала. Когда новые владельцы явились с документами на руках, она наняла крытую «Газель» с грузчиками, погрузила своё барахло и вывезла на дачу. Там с незапамятных времён стоял вместо домика строительный вагончик на фундаменте. На одной половине грабли-лопаты, другая жилая. Там даже лет двадцать назад покойный сын печку сложил, чтобы с друзьями после лыжных прогулок отогреваться. Оля решила, что и она как-нибудь отогреется.

Подруги не сразу спохватились. Телефон она не то отключила, не то поменяла номер. Стыдилась. Первой тревогу забила Римма. Она прорвалась в квартиру, где жили уже совсем другие люди, естественно, ничего не узнала, но поняла, что дело серьёзное. Слава богу, у неё был Алик. Он сразу сообразил, что дача — это то место, где Оля могла укрыться. Там её и обнаружили. Оля лежала под двумя ватными одеялами и читала детектив. А на улице уже по утрам лужи ледком покрывались. Вывезли в город. Месяц она жила у Риммы, а потом её позвала Таня. У Тани она выдержала только три недели (понятно, Петя!) Потом Светка её к себе утащила. А ближе к Новому году Карина Асоян позвонила: «Тётя Оля, выручи! Я в Альпы с одним перспективным перцем намылилась, а Лорда оставить не с кем. Поживи с ним, я заплачу. Светка трубку из рук рвёт: «Не отпущу, найди кого-нибудь другого». А Карина: «Тётя Света, любого другого мои мужики выживут враз, ты же знаешь». Это правда, квартира Асоянов — вечное поле битвы. Карина, её сын Саша и брат Эдик жили каждый в своей комнате и почти не общались, а если общались, то криком. Пришлось Оле согласиться.

Света Оле звонила, и хоть та говорила, что всё нормально, через неделю решила её навестить. Издали она увидела, как Лорд таскает Эдика по двору. Эдик Свету узнал, поздоровался, закрепил поводок за ржавую ограду палисадника и сказал с досадой: «Вот вредная скотина! Вся в хозяйку». Ограда скрипнула, Эдик подхватил поводок и помчался за Лордом. «А где тётя Оля?» — крикнула она ему вслед. «С Сашкой потолок белят», — донеслось уже из соседнего двора. Входная дверь была открыта, кухонная мебель стояла и в коридоре, и на лестничной площадке, пол был забрызган побелкой, и Света не раздеваясь прошла на кухню. Сашка стоял на пирамиде, состоящей из кухонного стола и табурета, и размахивал кистью. Оля, опершись на швабру, командовала: «Ещё раз над окном пройдись». Света поздоровалась, Сашка повернулся к ней и ухмыльнулся: «Дяденьку моего видели? Он у нас выбрал лёгкий труд!». Света засмеялась: «Да, тут ты не прогадал». В общем, здесь действительно всё было нормально. Римме Света потом сообщила: «Там порядок, Эдик с Сашкой заключили перемирие, Оля их строит, но и кормит. А они как Лорд ей в глаза заглядывают». У Асоянов Оля потом ещё на месяц задержалась, потому что Эдик уезжал по служебным делам и оставил ей ключи от своей комнаты. Потом Оля переехала к Вере, потом Инна уезжала в санаторий и попросила покараулить её квартиру. А от Инны сын Веры Серёжа вывез её снова на дачу.

Следующей осенью Оля два месяца прожила в новостроящемся посёлке. Каринины друзья неосмотрительно построились раньше всех, а когда собрались на длительный отдых, вдруг поняли, что охрана не может гарантировать, что враг не пройдёт, ведь посёлок был ещё не полностью огорожен. Вот Оля и сидела в их особняке, отпугивая своим присутствием воришек. Потом снова по месяцу в гостях у подруг. В следующую зиму удалось устроиться сторожихой в детский сад. И снова к подругам. Римма уговаривала жить у них постоянно, в их двухкомнатной квартире она никого не стесняла, звали её и Андреевы, но Оля говорила: «Гостьей — ещё куда ни шло, но приживалкой…» Вера стонала: «Боже мой, в нашем возрасте по чужим углам скитаться…» А оказывается, всё это время она была прописана у Савельевых и являлась владелицей их квартиры!

В последние полгода, правда, она жила у них всё чаще и подолгу. Петя был парализован, а Тане приходилось периодически ложиться в больницу. Но никто не прогнозировал близкой смерти. Таня просто легла на очередное облучение. А наутро не проснулась.

После поминок, когда женщины стали убирать со стола, а мужчины двигать мебель, Оля зашла в спальню: «Петя, как ты тут?» «Га-а». «Ушла Галя». «Да-а». Оля включала свет и увидела слёзы на его щеках. «Ну что ты? Ну, психанула баба. Вернётся, ты же у неё единственный родственник. Её тоже понять можно, сынуля в их однокомнатную квартиру бабу привёл. Она надеялась, что сможет сюда переехать». «Не-е». «Петя, ты что? То щипался, а то руку мне целуешь? Не бойся, один не останешься. Но лениться я тебе не позволю. Завтра на коляску усажу и кататься заставлю. Чтобы к лету уже ковылял, а я могла на дачу выбраться».

В спальню заглянула Алдона: «Деда Петя, может, тебя покормить? Тут котлетки, мягонькие, бабы Верины, будешь? Петя дёрнул щекой: «Бу-у». Оля подмигнула ему и сказала: «Ну, видишь? Ты у нас домовладелец, к тебе девушки за наследством в очередь становятся». «Ты что, баба Оля, я не ему, а тебе помогаю! Когда отца парализует, я за ним тоже ухаживать буду, хоть он даже противнее деда Пети». Петя закашлялся. Оля кинулась к нему с полотенцем. А он кашлял, смаргивал слёзы и хохотал. «Ну что, друзья мои, извлекли мораль?» Петя спросил: «А?», а Алдона: «Какую, баба Оля?». «Петя, не вредничай, Алдона, не хами!»