За время их беседы проснулся слишком рано малыш, пришлёпал босиком на кухню, держа за уши плюшевого зайца, следом прибежала приглядывающая за ним Алдона, узнала утятинца, обрадовалась. Алик сначала дичился и жался к бабушке, а потом вдруг залез к Коле на колени и играл с мягкой игрушкой, не пытаясь бегать, прыгать, куда-нибудь залезть и чего-нибудь разбить, как он обычно это делал. Коля сказал: «Этот наш, утятинский!». Алдона возразила, но Оля, подумав, согласилась: «В Утятине зачат». «Синячок у него на щёчке». Первый раз вступил в разговор его спутник, которого Коля представил как утятинского уроженца, ныне жителя северной столицы, врача. Он сказал, что это не синяк, а гемангиома. Колю почему-то это заинтересовало, он стал расспрашивать, чем это грозит, что из себя представляет и как лечится. Разговор перетёк на болезни, закончился мирно, Алик за это время на руках у гостя уснул. Уходя, Коля сказал: «Может быть, завтра вы в наши утятинские чудеса поверите. И тогда свяжитесь с этой вашей родственницей и узнайте, кого она за детей своих просила и чем пожертвовала. Вовсе я зла им не желаю, но интересно, почему на этот раз заклятие сбой дало».

Назавтра малыш по-прежнему вёл себя заторможено, был сонливым. Его у Оли оставили, потому что Наташа простудилась, и ребёнка решили не подвергать риску заразиться, тем более, что Римма с Аликом тоже болели. Алдона с утра уехала на занятия, Танечка на работу, так что Оле даже посоветоваться было не с кем. В конце концов она всё же решила позвонить Эдику.

Они примчались почти одновременно — Эдик и Карина. Это удивительно, но тёткой она оказалась заботливой и любящей. Они даже с братом стали мягче общаться, вот и сейчас он, не желая волновать больную жену, решил посоветоваться с сестрой. Алик им обрадовался, но не так бурно, как обычно. «Температурка нормальная, — зацеловывала его Карина. — Но всё равно что-то с ним не так». «Да не выспался ребёнок, вот и всё, — скептически наблюдал за ней Эдик. — Испортите мне малого. Бабье воспитание!» Алдона с занятий пришла, тоже включилась в обсуждение, мол, Алик вчера тормозил и рано уснул, и спал-то он всю ночь. Тут ещё прадед позвонил, а он по части квохтания над ребёнком всем бабушкам сто очков вперёд мог дать. Эдик только глаза закатывал, когда Самсин напомнил им о неудачной попытке криодеструкции, мол, ребёнок теперь чужих боится, а от вида врачей криком закатывается. А Карина вдруг: «Ой, а где она?!» И Алдона подхватила: «Смотрите, щёчка чистая!» Действительно, пятно со щеки исчезло.

Тут уже и Эдик испугался и решил срочно везти сына в клинику, где он на учёте состоял. Дед с экрана бурно его поддерживал, а женщины теперь наоборот, считали, что нужно подождать и понаблюдать. А Оля сказала: «Это Коля». И Алдона согласилась: «Я вчера заметила, что он Алькину щёку рукой закрывал. Он же ведьмак, этот Коля, Таисия Андреевна его боится. Позвони ему, баба Оля!»

«Ну и как вам наши утятинские чудеса? — в ответ на приветствие прохрипел Коля. — Пацан несколько дней тормозить будет, потому что я его немного усыпил. В четверг перед отъездом зайду посмотреть. А с вас разговор со вдовой». «Правда, что ли, ведьмак? Ладно, пока, вроде, Алик на больного не похож. Поехали на работу, систер!» — потянул Карину за руку Эдик. «Все мужики — бездушные скоты», — сказала она, но двинулась на выход.

Через пару дней Алик умудряется залезть на кухонный подоконник и открыть форточку. «Ожил наш футболист», — смеётся Танечка, успевая схватить и малыша, и цветочный горшок, который он сдвинул на край подоконника. — Тётя Оля, давай окна закажем со съёмными ручками». «Чего деньги тратить, — возражает Алдона. — Нормальные у нас окна, и Алька скоро вырастет и не будет где не надо лазить». «В доме всегда должны быть дети, — обнимает её мать. — Саша с Дашей должны же наконец маленького завести, Серёжка жениться собрался, да и ты у нас на выданье. Я буду хорошей бабушкой, такой же, как тётя Оля».

Коля зашёл перед отъездом, как и обещал. Был он хмур и трезв. Сказал: «Я никогда не занимался лечением. Что у человека внутри, я вижу, диагноз поставить могу. Но лечить не берусь, потому что не специалист и понятия не имею, как это делать. Один раз только однокласснице своей в кишечнике опухоль убрал. Жаль её стало, дети небольшие и муж скотина. Опухоль убрал, а кишечник перекрыл. Потом пришлось ещё кишку наращивать. Теперь знаю, что нефиг водителю в организм лезть, его дело двигатели и колёса». «А женщина эта?» — испуганно спросила Оля. «Замуж вышла. Нормально у неё. А у вашего мальчика этот узел близко, так что там всё несложно. И горело это место у него, беспокоило. Но был я бухой, трезвым бы так безответственно не поступил».

Галя прилетела уже летом. В общем-то о ней и не знали ничего. Несколько фотографий, и только маленького Сашеньки — ни своих, ни дочери. Короткие обезличенные сообщения, что всё у них нормально, что все подробности при встрече. Понятно, опасалась, что по фотографиям и именам могли отследить их переписку. И, наконец, Оля встречает их в Пулково. Андрей, оказывается, прилетел накануне. А выходят они… вчетвером! Катя ведёт за ручку маленького братишку, а Галя держит младенца на руках. Да ещё хохочет, видя изумление на тёткином лице. И в машине ей шепчет: «Это вы ещё не всё знаете. Я беременна». Такая вот метаморфоза. Тётка ей шепчет в ответ: «Вот теперь семечки вписываются в твой образ навсегда».

В гостинице Галя рассказывает, что Андрей работал в охране одного опального олигарха, поселившегося на берегу Северного моря, а они жили неподалёку в небольшом по тамошним меркам коттедже. Позднее Катя уехала учиться, и после каникул снова она вернётся в свой университет. Малышка Настенька — дитя незапланированное, но любимое. Да, Гале скоро тридцать девять, но негоже матери, едва не потерявшей ребёнка, узаконенным убийством заниматься. Её Машенька появится на свет, когда Настеньке только год стукнет. Это рождение запланировано, годы поджимают, а нужно, чтобы у девочки был близкий человек и по возрасту, и по хромосомному набору. Нет, они с Андреем не женаты, опасались светиться с документами. И Галю это абсолютно не волнует. Она была замужем, и штамп в паспорте не защитил ни её детей, ни её имущество.

Когда Оля рассказала о визите утятинского ведьмака, Галя сказала: «Я тоже считаю, что золотая кровь — это была выдумка Эдика, и только такая дурочка, как я, не догадалась проверить это в другой клинике. Мне просто в голову не могло прийти, что он обрекает собственного ребёнка на муки, чтобы самому чувствовать себя хорошо. В её смерти он заинтересован не был, поэтому врач взял вас донором. Ну, а когда любящий папаша умер, они были рады Катю исцелить, не монстры же они, просто коммерсанты».

Катя яростно возражала, не желая признавать родного отца настолько бездушным, хотя образ его не идеализировала. Ей приятнее было считать, что заклятье делало анализы читаемыми не так. «Ой, да думай ты как тебе удобно! В одном ведьмак прав: господь не продаёт индульгенции, а дьявол — лицензии на отстрел. А этот идиот вдруг принялся разводиться и жениться. Меня он доставал всячески, но я, во-первых, за пятнадцать лет супружества чёртовой кожей обросла, а во-вторых, настолько была в отчаяние от Катиной болезни погружена, что все его нападки мне как слону дробина. Деньги перестал давать? А мне они теперь зачем? Проституток своих в семейный дом стал водить? Да мне плевать! Выставил меня как-то на мороз в пеньюаре и шлёпанцах и не велел впускать в дом. Сорок минут я вокруг дома ходила. Потом открыл двери. А я на следующий день даже не чихнула, потому что на фронте не простужаются! Один раз он меня с лестницы сбросил. Были сильные ушибы и вывих кисти. Перелома, к счастью, не случилось. Наверное, ждал большого облегчения, а у него к вечеру температура поднялась! И он от меня отстал. Зато стал одновременно несколько подстилок при себе держать. Со всеми вёл себя по-садистски. Но расплачивался, наверное, щедро, потому что никто не уходил. Эта, которую Катя Номер четыре звала, инстинктивно почувствовала, что ему надо, и подстроилась, изображая страдания. Он повёлся и женился. А она от счастья прикидываться перестала. И он развёлся. Номер пять, скорее всего, Писарев сориентировал на поведение жертвы, только Эдичка от излишеств милостью божией помре и окольцевать её не успел».

«Да, с семейным заклятьем Коля просчитался», — согласилась Оля. А Катя вдруг с горечью сказала: «Так не было никакой семьи. Мам, ты уж прости, но пока я не заболела, тебе дела до меня не было. Как и отцу». Галя всхлипнула. Оля, сидящая на диване между ними, прижала к себе с силой их обеих и сказала: «Семья на любви строится. Любовь проявляется в горе, а не в радости. Мать твоя в своей материнской любви выложилась полностью. А семья — вот она, разве нет? Мама, братик, сестрички». «И ещё Андрей, — кивнула Катя. — Это мама просто понтуется, что она за него замуж не хочет. А так-то он надёжный. И любит её».

«Будем считать, что не было никакой золотой крови, а была только бесчеловечная афера», — сказала Оля, прощаясь. «Как же, бабушка, а пятно это у ребёнка, оно ведь исчезло» — возразила Катя, не желавшая расстаться с верой в чудеса. «Мой брат, тот, что в Утятине живёт, сказал, что чудеса иногда всё-таки случаются, чему он свидетелем был. Колдовство у них дело обыкновенное. Со мной тоже чудо произошло, когда мои друзья в нужный момент оказались в больнице и поделились со мной кровью». «Это не чудо, это дружба». «Катенька, они не знали, что это для меня. И ты не права, дружба — это чудо».

Галя сказала, что Андрей покупает большой дом в Стрельне, и они хотят, чтобы тётя Оля переехала к ним: «Не думайте, что я вас в няньки зову, няни у нас и так будут. Я хочу, чтобы у моих детей бабушка была, а у бабушки собственный угол». «Нет, Галя. Я с радостью буду к вам приезжать, и вы, надеюсь, меня навещать будете, мы ведь не чужие. И с детьми всегда помогу. Но Таниных девочек не брошу, я им нужна».

Усадив Олю на такси, Галя вернулась в номер и сказала дочери: «Я тебе рассказывала, как её друзья мою беременность перед твоим отцом прикрывали? Тогда один старичок сказал, что только у хороших людей бывают хорошие друзья. Знаешь, они все в профессии не состоялись, капиталов не нажили, почти никто супружеского счастья не обрёл. Только дружбу сохранили, ею сильны. Ты скажешь, что тебя родной брат, его родная кровь спасла? А благодаря кому этот брат на свет появился? Только благодаря ей и её друзьям. А у меня ведь тоже были друзья в детстве и юности. Только я, дура, все связи прервала. Не из-за гордости, а из-за робости. Боялась, что завидовать будут, Эдькины высокопоставленные друзья осудят, он осмеёт. Вот залезу на самый верх, а уж там у меня друзья будут о-го-го какие! А ни фига там дружбы нет, и меня там нет. Надо будет мне возобновить старые знакомства. Может быть, кто-то из них помнит меня и простит? Может, кому-то помощь требуется?»