После переправы через Большую реку капитан Мятликов, сочтя, что подчиненные слишком долго прохлаждались, распоряжается увеличить скорость. По твердой как камень и относительно ровной почве саванны машины довольно легко выдают семьдесят верст в час (против опасений караван-баши, наш «самурай» испанской сборки такой темп выдерживает, хотя и ценой возросшего расхода бензина); облако пыли, правда, от колонны в таком режиме размером примерно с Говерлу, но вопрос скрытности омоновцев не беспокоит. Еще бы, на готовые к бою броневики лезть без танка будут только самоубийцы, а на личный танк, даже купленный на вес по цене металлолома, ни у одной банды горючего не хватит… Однако вскоре дорога (если так ее можно назвать) выходит на морское побережье. Все тот же Большой залив, сколько помню карту, северо-западный его «угол». Вид великолепный: обрыв, скалы с пятнами зелени, внизу прибой, над волнами чайки — вернее, ящероптицы, вот называл же их старик Прескотт из Вако, истио-как-их-там-лосы… не, вылетело из головы. Одна беда: дорога идет почти по краю обрыва, она достаточно широкая, чтобы тут могли разъехаться три такие колонны, как наша, но «покрытие» заметно ухудшилось. Бугры, галька, а местами голый камень, выглаженный то ли ветрами, то ли строительной техникой, и все-таки явно не земля… по такому уже не погоняешь даже на «бэтре». Ни техника не выдержит, ни люди.
Границу между Американской и Русской Конфедерациями отмечает городок «Shalako» — откуда взялось такое имя, ведомо лишь основателю и аборигенам. Никакого погранконтроля я не наблюдаю; может, в городке он и водится, однако Мятликов огибает сей населенный пункт по окружной и без остановки следует дальше. Вскоре берег Большого залива остается в стороне, камни опять сменяются грунтовкой и караван-баши снова распоряжается «гнать по полной». Понимаю, близко родной дом и еще более родное начальство, которому надо сдать добычу без промедления, но у Сары от такой гонки уже плечи затекли. При первой возможности сменяю ее за баранкой.
Часа через два после Шалако, впрочем, становится совсем темно, и колонна останавливается на ночевку.
— В Москве будем завтра в десять с копейками, — обещает караван-баши, — тут всего ничего осталось.
Хорошо бы. А то у любимой все мысли после таких дорог разрываются между «поспать» и «отлежаться в большой ванне с пеной». А это неправильно, у нас, между прочим, официальный медовый месяц!
Перед въездом в Москву капитан Мятликов пропускает нас вперед. Вероятно, не хочет светить наше присутствие в служебной колонне, по крайней мере перед охраной периметра; начальству, конечно, будет доложено, все одно подчиненные у него не безъязыкие… ну да тут их внутриомоновские трудности, нас сие не касается.
— Удачи вам, — кивает омоновец, изымая служебный «Гранит».
— И вам, — посылает Сара воздушный поцелуй.
Мутную Москва-реку крупной не назовешь, чуть пошире Мормонской; зато основательный деревянный мост рассчитан на большегрузы, по такому и танк, пожалуй, пройдет. А прямо в конце моста расположен московский КПП. Охранники блокпоста носят обычный ментовский камуфляж, вооружены «калашами» в черном пластике — судя по габаритам и конусу пламегасителя, «сто четвертыми», как раз посредине между традиционной ментовской «ксюхой» и полноразмерным автоматом, только под «семерку»; пистолеты в поясных кобурах смахивают на пээмэмы. Ну и морды сии охранники имеют самые что ни на есть гаишно-таможенные.
— English only, — шепотом бросаю супруге. На всякий случай. В Старом Свете к «своим» у отечественных органов охраны правопорядка отношение еще с допетровских времен на два порядка хуже, чем к «чужим»; как здесь, не знаю, будем посмотреть.
Любимая понятливо улыбается:
— For sure.
С недоуменным видом моргает на традиционное «предъявляем документики, пожалуйста» и отвечает:
— I don"t understand, sorry.
Ментовская морда не без напряга рожает «йор айди» и даже добавляет «плииз».
— Oh, ID! — ухмыляясь поглупее, восклицаю я. — Yes, yes, here they are!