Супермагнат Лаймер Несс выстрелил себе в рот из дамского пистолета. Перед самоубийством он тщательно побрился и надел новый светлый костюм. Не забыл оставить и письмо, в котором признавал себя виновным в растрате колоссальных средств из фонда корпорации.
Агнес охотно и много фотографировали, в свете смаковали подробности трагедии и подсчитывали капиталы несчастной вдовы. Однако, к финалу судебного процесса выяснилось, что Агнес получит лишь ни крохи. Почти все, что осталось от состояния Несса в результате выплаты долгов, отошло его детям от первых браков.
Продав свой венский дом, Агнес купила уютную квартиру в старом районе Брюсселя. Она выбрала своим местом пребывание Бельгию, поскольку здесь слава Агнес Петти давно покрылась мраком забвения и можно было, избежав фальшивого сострадания, превратиться в пожилую одинокую даму, с весьма неуживчивым характером.
Агнес умудрилась не поладить даже с соседками — одна из них слишком громко включала телевизор, другая вытряхивала из окна ванной коврик прямо на цветник Агнес.
Лишь толстяк-булочник, имевший некогда кондитерскую в Вене, выскакивал всякий раз из-за прилавка, завидев худую стройную даму с котом на плече. Он галантно изгибал полный стан, целуя ей ручку и вздыхал: «Какой голос, мадам Петти! Теперь таких нет. Божественный голос!»
— Так Агнес завела кота? Она способна любить животное? — удивилась Ди.
— Этот кот любил Агнес. Может, в пятнистого зеленоглазого бедолагу переселилась душа одного из поклонников Петти, успевшего к тому времени покинуть мир, но зверек души не чаял в своей хозяйке. Агнес привычно принимала поклонение. Но любить…
Она по-прежнему следила за жизнью кулис, не одаряя кого-либо из молодых звезд своей благосклонностью и, вроде, никому не завидуя. Никто не знал, что творится за окнами её квартиры, всегда зашторенными плотным шелком.
Между тем, Агнес слушала музыку и писала мемуары, которые решила завещать музыкальному обществу для издания после её смерти. Агнес надеялась, что её откровенные и звучные некогда имена близких ей людей, произведут сенсацию. Но Агнес не хотела замечать жизни, идущей за стенами её дома, а эта жизнь бежала вперед, оставляя в прошлом «великолепную Петти» с её запоздалыми признаниями, вполне невинными авантюрами и до смешного приличными романами.
— А что она написала про дочь?
— Агнес решила оставить для истории трогательную версию, в соответствии с которой её ребенок умер в младенчестве.
— Да что ей, собственно, оставалось? — Неодобрительно вздохнула Ди.
О пятидесятилетнем юбилее Агнес знали не многие — ведь она всегда сомневалась, глядя на календарный листок, что родилась так давно и не стремилась напомнить другим об этом. Но вот принесли телеграмму: «Я все ещё жив и пока не в маразме. Апплодирую, горжусь, люблю. Крестный отец господин Кляпсентух».
Агнес улыбнулась — такую фамилию забыть трудно. Человек, придумавший псевдоним рвущейся к славе девчонке, тридцать лет следил за карьерой звезды и помнил о ней до сих пор. При этом он ни разу ни о чем не попросил её редкое бескорыстие!
Она получила ещё один подарок и долго смотрела на него в полном недоумении. На бронзовой виноградной лозе, державшей лампу, висела гроздь из бледно-зеленого оникса. Похожая лампа была у Карла Фитцнера, которого теперь вспоминали во всех учебниках вокала. Подарок Карузо! Но как она попала сюда? Сопроводительной записки в коробке не было.
Агнес села и, подперев руками подбородок, уставилась на виноград. Уж если и возможно на этом свете чудо, то оно по плечу только королю. Пусть даже и свергнутому. Николос мог бы превратить её оставшуюся жизнь в праздник всего тремя словами: «Помню, люблю. Прости.».
Но такого послания Агнес не получила. Единственный мужчина, которого позволила себе полюбить Агнес Палони, предал её.
Монархию в той стране так и не восстановили, хотя народ бурно приветствовал посетившего родину Караджича. Иногда Агнес воображала, как случайно встретится где-нибудь с Николосом и расскажет ему, что родила ребенка, а потом отреклась от него. Она нашла в себе силы растоптать память о предателе. Эта воображаемая сцена хоть как-то утоляла боль от обиды, так и не завершившейся справедливой местью.
Как-то Агнес получила письмо. Несколько раз прочла его и долго сидела, уронив листок на колени. Многое вдруг прояснилось, высветив, словно лучом прожектора, эпизоды её прошлого. Но изменить что-либо было уже поздно.
…Так проходили годы. И вот три дня назад на тумбочке в спальне Агнес зазвонил телефон. Она зажгла лампу под расшитым бисером розовым абажуром и посмотрела на часы — слишком поздно для звонка из химчистки или от дантиста, у которого Агнес делала ужасно дорогой протез. Рядом со стаканом минеральной воды лежали таблетки снотворного, из книги с глянцевой обложкой торчали очки.