Не будет никакого Разрушения Границ. Граница – это власть, а те, кто держит власть, никогда ее не отдают. Что, Коля разрушит Границу? Нет, будут только подачки. Вам облегчат переход, разрешат развлекательные поездки, прочие бессмысленные, никому не нужные вещи, но за это придется заплатить. У вас что, плохое было детство? Вы голодали? Вас заставляли работать? Нет! Вы учились, играли, занимались спортом! Вы были счастливы! Но если твой дядя, Марина, доберется до власти, такого детства больше ни у кого не будет! Я понимаю – Ника. Она никогда и не скрывала, что хочет все уничтожить, чтобы не она одна была такой несчастной. Но ты, Марина! Тебе-то зачем? Ты не понимаешь, что мы, старые зубры, – последние нормальные люди в Учреждении? А вот те, кто придет нам на смену, будут настоящими хищниками!

Лёва почти не слушает Юрия Устиновича. Главное – Марина снова рядом, пусть и ненадолго.

– Может, и так, – отвечает Марина. – Может, убив вас, мы откроем дорогу людям, которые еще хуже. Но вам я верить больше не могу. Было слишком много лжи.

– И что же, – говорит Ищеев, и его голос внезапно гаснет, – вы просто возьмете и убьете старого человека? Убьете так, чтобы у меня больше ничего не было? Я прожил долгую жизнь, я не заслужил исчезнуть после Перехода. Если хотите меня убить – убейте снаружи Станции.

– Мы не хотим рисковать, – говорит Ника. – Мы много раз убивали Орлока, и не хотим убивать вас снова и снова.

– Погодите! – Юрий Устинович поднимается. – Погодите! Да, я застрелил Лёву – но это было честно, у него тоже был пистолет, а я безоружен! Должны же у вас быть какие-то представления о чести, о благородстве, в конце концов.

Может, он и прав, думает Лёва. Когда мушкетеры убивали миледи, они привели палача. А мы? Мы просто убийцы.

– И что, вы хотите честного поединка? – говорит Марина. – Простите, но этому меня в вашей Академии не учили.

Отдача еще плотнее впечатывает Марину в Лёвины объятья. Сквозь сизый дым выстрела Лёва видит, как оседает Юрий Устинович, сам превращается в голубоватый дымок, не успев коснуться пола. И в этом сизо-голубом дыму Лёва разворачивает Марину к себе и наконец-то целует.

Заливается серебристый звонок. Маленькая девочка в платье с белым передником изо всех сил размахивает колокольчиком и чуть было не попадает им в лоб выпускнику, на плече которого сидит. Парень придерживает первоклашку за ноги, чтобы не свалилась, и нервно улыбается. Боится уронить, думает Марина и снова находит взглядом Шурку. Вот она, среди других выпускников, в белом платье, в туфлях на высоком каблуке, на солнце вспыхивают волосы – рыжие, как у Лёвы.

Марина вспоминает, что на ее выпускной им не разрешили приходить в своих платьях – только в парадной школьной форме. Платья, мол, вечером, на прощальный бал. Марина тогда страшно расстроилась – ух, какое у нее было красивое мертвое платье, хотелось его надеть прямо с утра! А девчонки в Шуркином классе все в платьях – везет им! Каких-то пять лет прошло, а как все изменилось! И, если честно, даже не за пять лет, а за последний год, где-то с Фестиваля…

По традиции сделав круг по школьному двору, выпускники заходят в школу: в актовом зале им будут вручать дипломы и грамоты. В толпе родителей Марина нос к носу сталкивается с Олей Ступиной. На Оле сегодня темно-синее мертвое платье, по Олиным меркам довольно скромное: без декольте и с юбкой до колена.

– Привет, – говорит Марина. – Пришла проведать родную школу?

– Типа того, – отвечает Ступина. – У меня младший брат выпускается, решила заглянуть. А ты?

– А у меня Шурка, – говорит Марина. – Лёвина сестра.

– А, ну да, – Ступина достает из сумочки пачку «Мальбрука». – Будешь?

Марина качает головой.

– Хорошие, – говорит Ступина, затягиваясь, – инглийские. Нам удалось договориться, чтобы с будущего месяца их продавали в обычных киосках.

– Дорогие, небось, будут.

– Конечно! Мы же их на мертвые деньги покупаем, не на наши.