Ее просторный свитер скользнул вниз и закрыл лицо. Уайлдмен увидел ее белые груди и бледный живот. Когда он смотрел на нее снизу, ему показалось, что ее груди как бы стремились вверх, презирая законы притяжения. Она застеснялась.

– Очень хорошо, – сказал он и на руках подошел к ней. Четыре шага и он уже глядел ей прямо в глаза. В этом свете они казались зелеными. Он показал ей язык, она захихикала и в ответ тоже показала ему язык и засмеялась.

– Вы меня смешите, я сейчас упаду. – Она зашаталась.

Он потянулся к ней и коснулся ее языка своим. Она перестала хихикать. Стрела желания пронзила ее тело через горло. Она не смогла удержать равновесие, слегка раздвинула ноги – ей пришлось это сделать – и стала падать.

Не отнимая от ее рта своих губ, он крепко обхватил ее ноги своими, чтобы удержать ее. Своими ногами она ощутила его силу. Она твердо стояла на руках, как будто Уайлдмен держал ее в объятиях. Когда ее груди прикоснулись к его рубашке, мышцы ее плеч не выдержали – волосы коснулись пыльного пола.

Без ее помощи он уже не мог удерживать ее как следует. Он ногами осторожно опустил ее на пол и сам опустился позади нее. У него были движения гимнаста. Она падала вместе с ним, но очень тихо и прямо на его грудь и бедра. Он обнял ее, когда они лежали на полу лицом друг к другу. Она задохнулась, когда он поцеловал ее. Он ласково гладил ее по позвоночнику.

Уайлдмен встал и поставил ее на ноги. Свитер упал на место и снова прикрыл ее тело. Он посмотрел на нее. Она закрыла глаза и подняла над головой руки. Он взялся за края толстого свитера и поднял его над ее головой. Когда начал стягивать свитер с ее рук, она опустила их, чтобы помочь ему. Девушка вдруг показалась очень высокой. Зарыв лицо между ее грудей, Уайлдмен прошептал:

– Почему бы тебе не раздеть меня?

Эта мягкая команда испугала ее. Ей казалось, что он сам все сделает. Она не представляла, с чего начать. В фильме Ричарда Гира она видела, как женщина расстегивает у мужчины рубашку. Теперь она осторожно попыталась сделать то же самое одной рукой, но из этого ничего не вышло. Двумя руками сделать это было легко. Когда она дошла до талии, где белая рубашка была заправлена в брюки и прочно удерживалась там черным кожаным ремнем, ей пришлось принять решение: или вытащить из брюк рубашку, или расстегнуть ремень. Она не смела взглянуть на него и решила расстегнуть пряжку черного ремня. Для этого ей пришлось приблизиться к нему и притом использовать силу обеих рук. Она решила, что снимает с него одежду так же, как делает это, снимая свою одежду, – твердыми и уверенными движениями.

Собрав все свое мужество, она начала расстегивать его брюки. Стараясь не смотреть на белые трусы, стянула брюки до самых туфель. Вот дура! Как она сможет снять брюки, если на нем туфли? Уайлдмен помог ей, подняв сначала одну ногу, а затем другую, и она по очереди стащила с него туфли.

Он привез сюда девушку, чтобы отомстить Лоре. Так же как он овладел Лорой в бассейне, чтобы отомстить за себя Пандоре. А за Пандорой стояла тысячи других женщин. А за всеми ними – Флоренс. За Флоренс, видимо, была его мать, которая бросила его ради другого мужчины. Уайлдмен плавал в море женщин. Но в этом море была только одна русалка. Пандора.

Девушка раздела его и теперь сняла свои джинсы. Ему пришел на ум образ недоступной рыбки с лоном и бедрами доступной женщины.

Он знал, что девушка девственница, и это было новинкой для Уайлдмена. Флоренс тоже была девственницей, но тогда и он был невинным. Уайлдмен никогда намеренно не старался соблазнить девственниц. Для него девственность не имела символической важности, как для других мужчин. Уайлдмен предпочитал женщин с прошлым. Ему нравилось представлять себе их сексуальные развлечения с другими мужчинами. Ему доставляло удовольствие думать, что до него они спали со многими. Ему также нравилось представлять, что через несколько часов или дней, после того как они были в постели с ним, они лягут в постель с другими. Он никогда не ревновал. Не ревновал с тех пор, как расстался с Флоренс, и до тех пор, пока не узнал Пандору.

Иногда его раздражала верность Лоры. Ее абсолютная преданность ему предполагала, что в ее характере чего-то не хватает. В некотором роде она тоже была, как девственница, берегущая себя для кого-то. Ее однобокое постоянство надоело ему. Может, это присуще женскому характеру, или же в этом есть нечто ненатуральное? Иногда это трогало его, но иногда ему хотелось избавиться из-за этого от Лоры. В конце концов, он не знал, почему он так привязан к ней. Может быть, ему нужна была ее верность как своего рода Итака, откуда он мог отправиться скитаться, подобно Одиссею. Или же ее сексуальная верность и непоколебимость просто были слишком сильны для него? Подобно верности Пенелопы, рабская любовь Лоры казалась невидимой, но прочной веревкой, которая навеки привязала его к ней. В таком случае кто же из них был рабом? Вспоминая мифологию, он спросил имя девушки.

– Бетти Мей, – ответила она.