Ну вот, дежурные поздравления, потом автограф-сессия и наконец коллоквиум, на котором я выступаю с двумя коллегами, одинаково словоохотливыми. Наступает моя очередь. Я говорю, говорю, чтобы не надо было слушать других. И в этот поток слов я пытаюсь вставить несколько пустячных мелочей, несколько мелких фактов, которые мы пережили вместе и разделили, чтобы ты снова была рядом со мной. Напрасный труд, тебя нет, ты не придешь в Исси-ле-Мулино. Я тебя понимаю. И вот я один, разглагольствую в одиночестве, без тебя. Я говорю, но ты меня не слышишь, и я все равно что не говорю. Но мне не больно, разве что этот едва ощутимый укол в области сердца.

А ведь на пути туда, как и обратно, «Убер» пересек 15-й округ, проехал мимо последней больницы. Только когда шофер открывает мне дверцу и я выкарабкиваюсь наконец из машины, возвращается знакомое смятение. Я трижды ошибаюсь, набирая код, будто в моей голове, потом в груди и дальше до кончиков пальцев пустота — пустота твоего отсутствия снова наполняет меня. И эти полдня, проведенные без тебя, без боли утраты, меня пугают. Что это — забвение? Уже забвение? Или, хуже того, я ничего не забыл, но уже привыкаю?

Стыд охватывает меня и страх оттого, что я больше недостаточно страдаю. Когда я вхожу в дом, вся моя боль возвращается, и это даже утешает. Да, я снова с тобой. Я вновь ощущаю твое нестерпимое отсутствие во всем моем теле, в потаенных глубинах души, как говорят поэты. Мы снова вместе, едины за гранью жизни, спаянные неразрывно, мы рядом. Внезапно я ощущаю, как будто спазм, нестерпимую жестокость разлуки, шок от твоего ухода. Я сдерживаю слезы, но они утешают меня и успокаивают. Забвение придет не завтра.

Я вернулся в наш дом. Я кладу руку на подлокотник кресла, и это твоя рука в моей руке, я подношу ее к губам. Я чувствую тепло твоей ладони, пожатие твоих пальцев. Так, рука в руке, мы остаемся, кажется, на краткий миг, мы счастливы, что снова вместе, счастливы вновь ощутить нестерпимую тоску друг по другу. Наконец я выпускаю твою отсутствующую руку, и тут чудовищная истина обрушивается на меня: я тебя не, ты меня не, мы не увидимся больше никогда. Никогда больше твоя рука не найдет мою руку, никогда наши пальцы не переплетутся, никогда я не обниму тебя, никогда не прижмусь губами к твоим губам, к твоему лбу, никогда не стисну в ладонях твои груди, никогда их живые кончики не расцветут под моими пальцами и языком, никогда, больше никогда…

Но почему? Что это за история? По какому такому закону мы никогда больше не увидимся? Никогда не расцветет цветок под моими пальцами? Никогда не будет моей штучки в твоей щелке?

— Это жизнь, детка.

— Жизнь?

— Да, это жизнь. И это то, что зовется смерть.

— Смерть?

— Да, смерть.

— Но я-то жив!

— Скажем, тебе дали отсрочку.

— А как жить, зачем мне отсрочка без нее?

— Тебе достаточно вспомнить без малого шестьдесят прожитых лет, ночь за ночью, день за днем. Как вам повезло, только подумай!

— Я думаю, думаю, но…

— Но что?

— Меня это не утешает, наоборот, совсем наоборот…

— Ты предпочел бы быть несчастным? Жить плохо в течение шестидесяти лет?

— Что я предпочел бы сегодня, так это снова увидеть ее, просто увидеть, хоть на минутку.

— Зачем?