Хазар кивнул, я по просьбе Бахрама отдал сундук с серебряными дирхемами всадникам, раздался торжествующий клич, стук копыт, и всадники исчезли в ночи.

– Они вернутся, маг, утром, когда рассветет, и перестреляют нас на расстоянии. Давай вытащим стрелу из плеча сына, перевяжем и уйдем.

Так сказал бесстрашный Бахрам, и мы начали собираться.

К утру мы уже были далеко от места встречи с хазарами. Но Бахрам не был спокоен. То и дело он слезал с коня и прикладывал ухо к земле.

– Они ищут нас, я слышу лошадей. И они найдут, следы от повозок слишком заметны, а мы движемся слишком медленно.

– И что же делать? – спросил я, но тут старший сын Бахрама призывно крикнул, указав на берег реки. Там стояла большая лодка со свернутым парусом.

Воины и я поскакали туда, сказав возницам направить свои повозки к берегу. У лодки стояли трое; двое людей сразу поднялись на борт, готовясь к отходу, один же натянул лук и пустил в нашу сторону стрелу, которая пролетела мимо.

– Это не воины, плохо стреляют, – прокричал Бахрам и на скаку выпустил пару стрел в лодку. Они вонзились в мачту рядом с людьми, которые пытались развернуть парус. Люди в страхе упали на палубу лодки, третий же стрелок вновь натягивал тетиву, но так медленно, что Бахрам успел подскочить к нему и сбить его конем. Человек упал и застонал, сыновья же Бахрама уже приставили ножи к горлу остальных на лодке.

– Кто вы? – спросил Бахрам на тюркском, но ответ последовал на нашем языке.

– Мы торговцы, мы идем за северными мехами вверх, в леса, где живут лесные люди. Там, на берегах Ра, мы меняем посуду и оружие на ценный мех и везем его в Иран. Не убивайте нас, прошу!

– Вы подданные шахиншаха? – спросил я, а торговцы утвердительно кивнули.

– Грузите сундуки на лодку, распрягайте коней, у нас мало времени. Хазары скоро придут, – вскричал Бахрам, и мы принялись за работу.

Хазары пришли, когда мы отчалили от берега и поднимали парус. Сотни стрел вонзились в борта судна, сразу убив трех слуг. Наши воины ответили, и на берегу с коней упали, пронзенные стрелами, пятеро всадников. Хазары отошли от берега, но еще долго преследовали лодку, пока овраги и речки, впадающие в Ра, не остановили их. Ветер был попутный, лодка резала носом воды, торговцы оказались опытными моряками и вели свое судно на безопасном расстоянии от берега. Мы были спасены. Но надолго ли? По словам торговцев, плыть до лесных людей на лодке при попутном ветре надо было не меньше месяца, а сколько злых людей с мечами и стрелами встретится нам еще за это время? Так думал я, многопагубный, размышляя, зачем же божьи создания, имеющие кров и пищу, стремятся все равно убить себе подобных.

Младший сын Бахрама умер через две недели от раны, нанесенной стрелой хазаров. Бахрам со старшим сыном сами отнесли его тело на высокий берег реки, чтобы плоть растерзали звери, а кости омылись дождями, а потом пошли по берегу пешком вслед за нашей лодкой, ибо нельзя им приходить к нам было три дня и три ночи, пока демон смерти не отпустит их души. Старший торговец был умен, знал языки и письмо, и мы часто с ним оставались наедине на корме, разговаривая о материальном мире. На вопрос, который терзал меня с момента, когда я совершил страшное, наслал смерть на безвинную Мириам, он отвечал мне так:

– Люди, хоть христиане, хоть зороастрийцы, как мы, хоть язычники, как лесные люди верховьев реки Ра – это люди, которым свойственны все чувства. Что мы, люди, смертные твари, созданные Ахурой Маздой, можем противопоставить злому духу Ангро-Манью? Как бы мы ни были стойки в нашей вере и нашей правде, страх смерти не искоренить в нас, а страх смерти рождает не всегда благие дела. Если тебе угрожает смерть, ты сделаешь всё, чтобы ее избежать: убьешь, отравишь, обманешь, убежишь. Жажда любви тоже не всегда становится благим чувством. Ради обладания женщиной ты можешь убить, отравить, обмануть, совершить насилие. Так прав ли Заратустра, что принес нам благое слово? Так ли все в мире однозначно? Нет ли благого в Ангро-Манью или пагубного в Ахуре Мазде?

Я воспротивился вначале таким словам, взывая торговца к истине и учению Авесты, но потом вспомнил бедную Мириам и замолчал. Торговец же продолжал:

– Боги ли позволяют нам, смертным, совершать поступки, которые недостойны истинного почитателя Мазды? Или правители наши, что служат Ахриману? Или человек не может разобраться в своей душе и принять сторону только добра? Да и добро с одной стороны может быть добром, а с другой – злом. Мир сложнее, чем пишут в священных книгах, маг. Я давно живу, давно думаю и понял, что это так. Возможно, только там, куда наши души улетают после смерти, только там есть гармония и благо, в материальном же мире нет этого. Ты говоришь, что шахиншах послал тебя найти истину и благо в древней земле Арианам-Вайджу? Думаю я, что ты найдешь там всё то же, что есть здесь – боль, страдание, обман и насилие. Ведь даже если есть та земля, она материальна, и там всё так, как и везде. Что за истину ты там будешь искать?

Ответил тогда я ему:

– Священная земля Арианам-Вайджа первая, которую создал Мазда всемогущий, там он сделал так, как всё устроено в духовном мире, а значит – благостно и истинно. Ангро-Манью всего лишь сделал землю непригодной для жилья, но благость и истину он не уничтожил. Я найду ту землю и посмотрю, как же там всё устроено, как делится злое и доброе, где граница между ними, каково истинное противоборство, и расскажу шахиншаху, чтобы он сделал так же в Иране и прочих царствах.

– Если бы это было так просто, маг, – задумчиво ответил торговец.