Каменная дорожка, соединяющая мосты и острова, в Каскаде более всего походила на улицу. Джейм и Жур пошли по ней. Чем дальше на север они забирались, тем богаче и тише становился Каскад. На крайнем острове, Великом Каскаде, жили высшие классы общества, там было множество домиков, башен и извивающихся тропок – столь узких, что два человека не могли разминуться на них. Все двери и окна были закрыты, хотя сквозь щели пробивался свет. Джейм и барс проскользнули мимо, пробираясь к центру Великого Каскада, – там в острове была пробита яма шириной в двести футов, заполненная землей. Здесь росли трава, цветущие кусты и карликовые фруктовые деревья, но сейчас их не было видно, поскольку парк заполонили овцы, ожидающие, когда придет их час сыграть свою роль в осаде – роль жаркого.
Джейм перегнулась через каменные перила. Наверху ярко сияли звезды, но отсутствующая луна как бы говорила: «Возможно, ты уже потеряла больше, чем догадываешься».
Могла ли она потерять то, чего никогда по-настоящему и не имела: свой народ, свое место, своего брата? Что, если Тирандис победил? Он все еще следует приказам своего Мастера, но старается делать это таким окольным путем, который ведет только к неминуемому падению Геридона. Девушка знала глубину его ума и силу воли. Несмотря на все препятствия, он прекрасно проведет битву, возможно даже лучше, чем это сделал бы Торисен, с учетом характера врага. Может, и хорошо, если бы Тирандис победил, если бы она дала ему выиграть… Но нет, конечно же нет. Это всего лишь тьма опять взывает к ней, шепчет, что Тирандис уже позаботился о ней лучше, чем Торисен. Возможно, То-рисену никогда не сравниться с ним. Да, она хочет принадлежать, но уж точно не ценой жизни брата. В любом случае, если Тирандис победит и она снова попадет в его руки, он наверняка либо отошлет ее назад Мастеру, либо убьет; желательно последнее.
Стадо в саду почуяло запах Жура и стало тревожно топтаться, пытаясь отступить. Овцы, овцы… дуры.
Она не представляла, как определить, предал ли ее Серод, если только не спросить самого Тори; но этого делать не следовало. Его сейчас окружает множество людей, включая и лжепринца, – как объяснить им внезапное появление сестры, да еще принесшей такую опасную информацию? Допустим, Серод добрался к нему, тогда ее присутствие сейчас ни к чему. А если нет, что тогда? Жизненно важно, чтобы Верховный Лорд узнал о Тирандисе до кровного ритуала, если предположить, что они зайдут так далеко. Если Серод – изменник, то теперь, по-видимому, о предстоящей подмене знает еще один человек. Может ли кенцир стоять в стороне, зная, что Торисен идет на гибель? Немыслимо, но все же… все же…
Эти два дня Лура болтала безостановочно. То, что она говорила, имело не больше веса, чем сахарная вата, но и из этих путаных слов можно было извлечь общее представление о политике Заречья. Из описаний девочки становилось ясно, что главный враг папы на Водопадах – не Рой, а Торисен. Забыв, с кем она разговаривает (если она вообще когда-нибудь знала), Лура выложила всю подноготную стычек Каинрона с выскочкой – Верховным Лордом. Имя милорда Каинрона, решила Джейм, звучит довольно отвратительно, можно сказать даже как-то братоубийственно, но наверняка даже он…
Мысли бежали по кругу, снова и снова.
– Проклятие, – сплюнула она, резко обрывая их. В голове путаница из-за множества неизвестных факторов, а поверх них красной нитью бежит страх. Так или иначе, скоро она вновь, после стольких лет, увидит брата, и уже одна эта мысль погружает ее в состояние, близкое к панике.
Жур стоял на задних лапах, опершись передними и подбородком о перила рядом с рукой девушки, его нос подрагивал от запаха «дичи». Теперь же он поднял опаловые и круглые, как пропавшая луна, глаза и вопросительно хрюкнул.
– Все нормально, мальчик, все нормально. – Джейм почесала барса за ушком. – Я просто глупая. Пойдем поспим немножко.
Каркинорцы продолжали прибывать в Каскад, шум усилился. Люди перекликались на расстоянии. Когда Джейм с Журом приблизились к извилистой главной улице, гул перешел в песнопения и скандирование – одно слово повторялось вновь и вновь, – Джейм поняла какое – южный диалект все-таки не во всем расходился с восточным.
– Светлейший! – выкрикивали солдаты. – Светлейший! По улице шествовал подставной принц Одалиан. Рядом с ним шел Торисен.
Джейм отскочила в тень башни. Она видела брата всего лишь мгновение, но запомнила каждую мелочь. Темные волосы, разворот плеч, то, как он двигался… Все было так странно и так знакомо, – она словно поймала случайное отражение в зеркале. Даже эта кривая улыбка, с которой он обратился к Одалиану…
Торисен не смотрел бы так, если бы Серод рассказал ему, кто его спутник. Он не знает.
За принцем и Верховным Лордом следовали дворяне Каркинора и высокорожденные Кенцирата. Один из них привлек внимание Джейм – он был одет куда пышнее остальных, и как же жалко смотрелись на нем роскошные наряды. Из толпы к нему кинулась тоненькая фигурка, что-то шепнула на ухо и вернулась к свите. Это был Серод. Его беспокойный взгляд ощупывал улицу, мосты, переходики и наткнулся на Джейм. Секунду они смотрели друг на друга. Потом он попятился, растворился в толпе и исчез вместе с удалившейся процессией.
Джейм застыла на месте – ей потребовалось пять-шесть глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Она не знала, к какому высокорожденному обращался Серод, но его намерения очевидны. И теперь он знает, что она в Каскаде.
– И почему это мы всегда впутываемся в целый клубок передряг? – пробормотала девушка, обращаясь к Журу. – Держись поближе.
И они побежали к своему временному пристанищу.
Серод пробыл в Каскаде несколько дней, дожидаясь Войска и борясь с собственной совестью. В его жизни всегда была одна цель: добиться прочного места в Кенцирате. Его кенцирская кровь жадно требовала этого. Но половинка матери-южанки означала, что вряд ли он когда-нибудь добьется успеха. Он прекрасно знал это, но надежда отказывалась умирать. Он подхватывал на лету любую крошку одобрения, случайно оброненную лордом, и, наверное, будет делать это всегда, ненавидя себя все больше и больше.
Горькая мысль, особенно теперь. Впервые кто-то действительно доверился ему. Да, у нее был небольшой выбор, но она все-таки сделала это и отказалась называть его треклятой кличкой. Никогда раньше никто не давал ему возможность хоть немного уважать себя. Ему было приятно думать об этом, но затем он вспомнил о том, что должно за этим последовать.