– Он обвинил нас в том, что мы испортили ему лучшую охоту его жизни. Он сказал, что прибыл в Росль добыть для своей охотничьей стены шкуру вольвера; но он был честным человеком. Он предложил, что если кто-нибудь из нас отправится с ним в Котифир, то он подыщет достойное место при своем дворе. Мы сразу представили это место на стене среди трофеев и ответили, что подумаем. Что ж, я думал лет пятнадцать – пока не достиг совершеннолетия, а потом пошел на юг, в Котифир.

– К тому времени на троне уже сидел Кротен, – сказал Торисен. – К счастью, он не охотится…

– Большее время он даже не двигается, – вставил вольвер.

– … и ненавидит своего отца. Так что трофеи были сорваны со стены, а Лютый вместо шкуры стал поэтом. На своем языке он пишет прекрасно, стая только что продемонстрировала, но когда он переводит стихи на расстан, то выть начинают уже слушатели.

После этого беседа стала общей. Зола пришла на ужин поздно, ничего не ела и исчезла незамеченной до того, как Харн вернулся с обхода постов, выставленных вокруг лагерей. Вскоре и кенциры разошлись – сон был им необходим. Торисен остался, остался и Бур, решивший не выпускать лорда из виду. Он уселся в тени разрушенного зала и стал ждать, но быстро почувствовал на себе действие крепкого медового напитка жителей Норы. Лицо его лорда, бледное и четкое, кружилось перед ним в воздухе. Напротив при свете костра блестели белые зубы и красные глаза вольвера. Их беседа текла, смешиваясь с журчанием ручья.

Потом что-то с грохотом рухнуло. Бур вскинул слипающиеся глаза – рог с медом выпал из рук Торисена. Вольвер подхватил Верховного Лорда, когда тот начал крениться.

– Яд в вине, – услышали оба неразборчивые слова.

– В вине? – недоуменно повторил Бур. – Яд?

– Подожди. – Вольвер передал Торисена в крепкие руки кендара, опустился на четвереньки перед лужей разлитого меда, обнюхал ее и осторожно лакнул.

Торисен вздрогнул, вырываясь из дремоты, куда он так неожиданно провалился. Он увидел распростершегося у своих ног вольвера и слабо рассмеялся:

– В твоей доброй медовухе нет ничего, Лютый, она просто слишком крепка. Должно быть, я устал больше, чем думал. Нет. – Замешательство, почти испуг мелькнули на его лице. – Это было что-то большее. Я почти уснул, когда кто-то вынырнул из тьмы и дернул меня. Сильно дернул. И тогда свет начал меркнуть.

– Тентир, – пробормотал Бур.

– Да, было похоже. – Торисен рассеянно потер ногу, укушенную вирмой. – Что-то случилось. Но я не знаю что. Проклятие, я не хочу знать! Все и так слишком сложно. Лютый, Бур, тормошите меня, веселите, только помогите не заснуть этой ночью – словно от этого зависит моя душа. – Он содрогнулся. – Кто знает, может, так оно и есть.

Это была длинная ночь. Рассвет наконец-то настал, но Бура не отпускало чувство, что они лишь отсрочили опасность, какой бы она ни была. За завтраком Каинрон посмотрел на Торисена таким взглядом, будто он что-то замыслил и весьма доволен собой. Буру страшно захотелось ткнуть лорда жирным лицом в ближайшую навозную кучу. Чуть позже, однако, он получил небольшое удовольствие, наблюдая за огорошенным Каинроном, когда впереди процессии рядом с Торисеном у его стремени затрусил огромный серый волк.

К полудню двадцать второго дня зимы они вновь вернулись на Речную Дорогу.