— Итак, месье, не ошибусь, если скажу, что вы дворянин и в прошлом, вероятно, офицер.

— Чистейшая правда, мой генерал. Лейтенант пикардийских шевальжеров.

— Сражались против Республики?

— Нет. Мне чертовски не нравятся войны, в которых французы воюют с французами.

— Стало быть, эмигрант.

— Скажем так: мы с другом — командиром моего эскадрона — посвятили свободное время странствиям и размышлениям.

Генерал Бонапарт улыбнулся:

— Хорошо, не хотите говорить — не говорите. Меня устроит, если вы поклянетесь, что не замышляете дурного против меня и Республики.

— Против вас ничего, а шо касается Республики, которая, если верить папаше Вольтеру, означает не что иное, как общее дело, то мне известно лишь одно дело, которое хорошо делать всем сообща.

— Это какое же?

— Ну как же. Хорошо пожрать и выпить. И то иногда за сладкий кус друг другу морды в кровь расшибают. Все же остальное — или каждый сам по себе, или, как у нас с вами, старых вояк, заведено: эскадроны, роты, полки. Все четко, все определенно, везде единоначалие. Без единоначалия никак — не армия, а дерьмо на лопате.

— Вы забавный собеседник, — кивнул Наполеон.

— Вот! А мой капитан утверждает, что у меня слишком длинный язык и что когда-нибудь он доведет меня до гильотины. В смысле, язык, а не капитан.

— Вы уже в который раз упоминаете о своем капитане.

— Ну, так мы ж с ним неразлейвода, это он мне сказал: «Рейнар, хватит охмурять провинциальных дурочек! Наступает эпоха, в которой могут пригодиться наши таланты. Великая эпоха!»

— Так и сказал?

— Какой смысл мне обманывать? Вот, говорит: «Родич мой, генерал Бонапарт, — славный малый, и, главное, у него есть не только мозги под треуголкой, но и кое-что в штанах. Настоящий единоначальник. Ну то есть, если верить тому же ехидному старине Вольтеру, — монарх».

Наполеон бросил на моего друга удивленный взгляд:

— Мой родич?

— Ну, он говорит, что да.