День закончился мрачно, а следующий начался так, будто прежний и не кончался. Застав поутру у двери номера офицера из штаба Конде, я начал лихорадочно приводить себя в пристойный вид. А когда начал узнавать в зеркале знакомые черты, в комнату, держась для верности за стенку, ввалился Роберт Рид.

— Приятель, она меня выгнала! Сказала, что я — пьяное барахло. Я же, клянусь честью, только о ней и забочусь.

— Там в спальне, на столике у кровати, початая бутылка мадейры, — словно между прочим ответил я.

— Это спасибо, это большое спасибо, но я не о том. Только ж — тсс! — мне нужно отправить малютку Софи к ее, — он взял паузу, — ну, то есть к моему… ну, то есть к нашему дяде с подписанными здесь бумагами. Затем, когда она будет возвращаться обратно, сопроводить ее сюда. Оно не то чтобы сильно опасно, во Франции дядя обеспечит надежную защиту, но вот назад с ней могут быть немалые деньги, кто-то должен охранять и присматривать. Сами понимаете, женщины и деньги…

— Понимаю, понимаю.

— Я вижу, вы с другом — люди чести, и, — Роберт потряс указательным пальцем перед моим носом, — я вижу, крошка Софи вам приглянулась. Ну конечно, разве такая, как она, может не приглянуться? Она же настоящий ангелок! — Он развел руками и мечтательно поднял глаза. — В одном ее мизинце грации больше, чем во всех дамах Нового Орлеана, ну, в смысле, Квебека. — Он вновь остановился, понимая, что сболтнул лишнее, и перешел к деловой части вопроса. — Так, стало быть, если вы с другом возьметесь сопроводить мою сестрицу в Париж и обратно, я готов хорошо заплатить. А затем, — он щелкнул пальцами, — Сакраменто!

Принц Конде встретил меня радушно и с нескрываемым интересом принялся расспрашивать о в высшей мере странной истории с пропавшим художником. Посетовав на продажность и нерасторопность местной полиции, он вызвал адъютанта и, велев доставить ему «багаж месье», вновь обернулся ко мне: