Можно было не сомневаться, что как только Бонапарту в Египте станет известно о военном перевороте в Париже, он забросит мамелюков и пирамиды, оставит сфинкса с носом и тут же бросится обратно, чтобы «покарать узурпатора», или, попросту, свести счеты. Не нужно быть Нострадамусом, чтобы предсказать: стоит в такой ситуации Наполеону высадиться во Франции, и полки, словно по мановению дирижерской палочки, начнут переходить под знамена победителя Италии. А уж в полководческих дарованиях Бернадот уступает маленькому корсиканцу, тут двух мнений быть не может.

Имеет смысл предположить, что следующим шагом Талейран захочет вернуть Наполеона домой. Его отсутствие уместно в момент захвата власти, ибо в таком случае помешать мятежнику Бонапарт не сможет. А затем лучший полководец Республики должен появиться, словно чертик из табакерки, чтобы вместе с бывшим епископом спасти милую Францию, и, как говорят фокусники: «Следите за руками».

Вероятно, свойственное многим политикам высокомерие по отношению к людям оружия заставляет Талейрана совершить ошибку. Он и Наполеона видит только как отточенный меч в своей руке. Вот здесь-то и придет, по его логике, черед достать туз из рукава. Король умер, да здравствует король! Людовик XVII восходит на престол своих предков. Бывший епископ Отенский становится первым министром венценосного юнца, а храбрый генерал Бонапарт, уж не знаю, — коннетаблем, маршалом Франции? Тут могут пригодиться и его «бретонские корни». А все прочие эмигранты останутся за бортом, будут допущены на родину из милости и расставлены по местам так, как пожелает господин первый министр. А что, хороший план.

Правда, я бы не поручился, что, по замыслу Талейрана, это конец партии. Тайные переговоры с лордом Габерлином, доскональное знание интимных обстоятельств Неаполитанского королевского двора, а возможно, и сегодняшняя игра в ломбер с австрийским послом свидетельствовали о другом.

Игра Метатрона не ограничивалась восстановлением королевской власти во Франции. Чтобы просчитать ее до конца, у меня, увы, почти не было информации. Я с тоской глядел на вместительные архивные шкафы за спиной министра. Они были под завязку набиты документами неимоверной ценности. Каждый пакет, каждая папка, хранящаяся там, позволяли увидеть механизм действия европейской, да и мировой политики. Да что там увидеть — изменить ход истории и судьбы народов в сторону, выгодную колченогому министру! Но я уже мог уверенно сказать: в план Талейрана закралась ошибка. Зря он радовался ссоре между Нельсоном и леди Гамильтон. Армия, на которую он возлагал такие надежды, сегодня перестала существовать. И потому одному Богу известно, что может случиться дальше.

Между тем Талейран продолжал говорить о поэзии, о любви и о дружбе. О том, что нет и быть не может ничего прекраснее благородной преданности и самоотверженности…

— Да, кстати, — будто вспомнив что-то, сказал он. — Я слышал, ваш друг или, вернее, побратим служит у генерала Бонапарта в эскадроне гидов?

— Верно, монсеньор.

— Думаю, он чрезвычайно обрадуется вашей скорой встрече. — Он сделал жест, демонстрируя, что аудиенция закончена. — Сейчас вы получите у секретаря письмо, которое следует доставить генералу Бонапарту, и проездные документы. Помните, никто, кроме нас троих, не должен знать не то что о содержании, а даже о существовании переданного вам послания. Будьте чрезвычайно осторожны.

— Как прикажете, монсеньор.

— У вас есть вопросы, просьбы?

— У меня дурное предчувствие, — решился я засветить краешек имеющейся у меня информации.

— Оставьте, пустое.

— И все же я чувствую — с нашей эскадрой случилось ужасное. Мы с побратимом, как говорят в России, съели вместе не один пуд соли, и если у него неприятности, я живо ощущаю их.

— Оставьте, — повторил министр иностранных дел и расслабленно отмахнулся, — в эту пору года Средиземное море тихо, англичане, как вы помните, опоздали с выходом, мамелюки, конечно, прекрасные наездники, однако век их острых сабель давно прошел, а флота они не имеют. Бонапарт высадится в Александрии и быстро приведет их к покорности. Так вот, майор, риск минимален. — Он собрался было отпустить меня, но вдруг поманил к себе пальцем. — Скажите, друг мой, а что это за история о золоте на берегах Сакраменто? Де Морней утверждал, что у вас есть карта…

Я вызвал Лиса, чтобы высказать ему все, что я думаю о его золотой авантюре, но Сергею было не до того. Он, стиснув зубы, загребал какой-то доской, точно байдарочным веслом, оседлав ствол дерева, невесть откуда взявшийся посреди моря.

— Капитан, да он опупел! — возмутился Сергей. — Где я ему сейчас карту найду?! Пусть сюда подгонит какую-нибудь шхуну, так я ему еще расскажу, где в ЮАР золото Флинта искать, и про копи царя Соломона песен напою… Кстати, хорошая мысль, надо будет кому-нибудь втюхать. Представляешь, заявиться сейчас к мамелюкам и подписать их на такие горно-обогатительские работы?

— Горно-обогатительные, — поправил я.

— Как по мне, так лучше игорно-обогатительные, но ты умный, тебе видней. А раз уж умный, то сам там и крутись, а я погреб дальше, потому шо как-то меня однообразная сырость местного пейзажа уже замумукала.

— Да, я видел эту карту, но говорить о ней лучше с моим другом Рейнаром. Это его собственность.