— Похоже, они нас не видят! — не скрывая удивления, констатировал Сергей.
— Вероятно, так и есть, — угрюмо глядя на проплывающий мимо борт, подтвердил Бонапарт.
— Но такого не может быть!
— Но мы же это видим, — мрачно отозвался Наполеон. — А оспаривать очевидный факт — глупо.
— Что за чудеса?! Сломанное дерево посреди моря, мы вдруг превратились в людей-невидимок…
— Там, на берегу, — нерешительно проговорил генерал, — когда разрывали корни дерева, я бросил в реку сломанную ветку. Она плыла и плыла, пока не рухнул ствол, а затем стремительно ушла под воду. Я тогда еще велел опустить останки в море. И вот сейчас…
— Нет, ну это какая-то такая хухра мухровая, что и на уши не натянешь!
— При чем здесь уши? А вдруг тем самым я дал воссоединиться этим двум, уж не знаю, как их называть. И вот теперь… Кто знает, к добру ли это?
Глава 23
Никогда не советуйтесь со своими страхами.
Вечером я снова был у Талейрана. Дорога в подземное убежище уже была знакома. Я зашел в лавку старьевщика Ферре и «несколько задержался там». Министр иностранных дел встретил меня радушно, предложил отменного хереса, словно бы между прочим рассказал, что выиграл полторы сотни золотых в ломбер у австрийского посла, и, повздыхав, какая прелестная у того супруга, даже посоветовался, что лучше отправить ей в подарок: букет лилий или сразу жемчужную брошь?
Начало беседы отчаянно настораживало. Мне была хорошо известна слава колченогого министра как отчаянного ловеласа и, что удивляло многих, любимца дам. Впрочем, ни в уме, ни в остроумии, ни в галантности, ни, тем паче, в аристократической способности щедро, но без буржуазной пошлости тратить деньги Талейрану было не отказать. Однако вряд ли руководитель или, как минимум, один из руководителей Метатрона пожелал видеть меня лишь для того, чтобы похвастать светскими успехами. И еще менее вероятно, спросить квалифицированного совета по столь щекотливому поводу.
Между тем все это время Талейран продолжал сверлить меня изучающим взглядом из-под чуть опущенных век с вальяжностью тигра, готового в любую минуту сразить когтистой лапой зазевавшуюся жертву. Как мне представлялось, бывший епископ Отенский силился понять: доходит ли до меня смысл затеянной им подковерной игры, или искусный боец не затрудняет себя излишними размышлениями? Меня больше устраивало второе предположение. Я подкрутил ус, не замедлил включиться в беседу о прелестной жене австрийского посла, о том, какие женщины ветреницы и что найти среди них ту, единственную, о которой поют романтические пииты, столь же непросто, как, опустив в море руку, достать жемчужину.
— Отменный поэтический образ, — одарив меня благосклонной улыбкой, кивнул Талейран. — Надеюсь, вы позволите мне использовать его в записке к жемчужной броши?
Я широко улыбнулся, радуясь случаю быть полезным могущественному покровителю. Однако мне было вовсе не до смеха. На сегодняшний день я единственный во Франции знал о разгроме эскадры, о пленении тысяч солдат, моряков и о чудесном спасении главнокомандующего. За Бонапарта волноваться не приходилось, рядом с Лисом он был в относительной безопасности. А вот то, что происходило сейчас во Франции, тревожило не меньше, чем фатальное начало египетской кампании.
Замысел Талейрана постепенно прояснялся. Во всяком случае, мне так казалось. То, что бывший епископ Отенский стравливал военного министра с Директорией, шаг за шагом подталкивая того к захвату власти, мог понять даже бравый майор Арно. Но вряд ли Метатрон ограничился бы этим. Конечно, Бернадот вовсе не был пустым местом, пешкой на великой шахматной доске. В нашем мире, как показала неопровержимая практика — критерий истины, этот гасконский выскочка стал замечательным королем Швеции, положив начало очень дельной и любимой народом династии. Однако знать об этом Талейран не мог. Он видел в нем лишь фанфарона в золоченом мундире, напрочь лишенного качеств правителя, а тем паче государя.
Стало быть, по мнению надменного аристократа Талейрана, этот сын беарнского нотариуса должен сделать за него всю грязную работу. При таком раскладе Бернадот — кровавый тиран, а мудрый и дальновидный министр иностранных дел — спаситель Отечества.
Пожалуй, только личное вмешательство Отца Небесного с эскадрильей ангелов сегодня может помешать Бернадоту свалить Директорию. Популярный в войсках генерал запросто поднимет гарнизон Парижа и сбросит в Сену горстку трепачей-политиканов, которых в столице и без того не жалуют и, что хуже того, не уважают. Но что дальше? Пойдет ли за узурпатором Франция? Как поступят командующие рейнско-мозельской и итальянской армиями, захотят ли исполнять приказы мятежника? Ответов у меня не было. Но опыт подсказывал, что переворот грозит очередной грандиозной смутой. Напуганная французскими победами, Европа в едином порыве бросится ровнять с землей бунтарскую Республику, стоит лишь ей проявить слабину.
Бернадота, чересчур бойко шагавшего по карьерной лестнице, недолюбливали очень многие генералы. Пожалуй, главным его недругом среди высшего командования Республики был другой южанин — маленький корсиканец Наполеон Бонапарт.
Словно в насмешку, судьба буквально столкнула их лбами много лет тому назад у двери в спальню прелестной Дезире Клари. Немудрено, что очаровательная девушка с ангельским личиком и бархатистым взглядом черных глаз предпочла статного красавца, пусть и сержанта, тощему, невзрачному лейтенанту-артиллеристу. Очень скоро она стала мадам Бернадот, и этого проигрыша ревнивый к чужим успехам Наполеон простить гасконцу не мог. Сегодня они были в одном чине, и это еще больше настраивало Бонапарта против недавнего боевого товарища. В Итальянскую кампанию они сражались бок о бок, но всякий раз, когда храбрость Бернадота, его острый ум и стремительная атака приносили успех, Наполеон отмечал это в своих донесениях подчеркнуто сухо, порой начисто забывая упомянуть автора побед.