Редьярд Киплинг про таких писал в «Книге джунглей». Его, судя по не оставляющему никаких сомнений в том, что он по их поводу думал, описанию, эта шумная бестолково-поверхностная публика, полагающая себя «общественностью», сильно доставала. Судя по происходящему, крупного зверя они из отечественных джунглей вытеснили полностью. Политологи и политтехнологи, журналисты изданий, о которых никто ничего не вспомнит на следующий день, парламентский, правительственный и более мелкий планктон… Да хоть бы и премьер с его уверенным голосом и страстью к чтению популярных лекций на любую тему. Не говоря об оппозиции, точнее людях, называющих себя ею на том основании, что они лишены доступа к кормушке и не могут к ней прорваться. Разве что Первый другого биологического вида, что чувствуется. Но поскольку подбирает кадры из этой, кружащей по его окружению и вокруг него стаи, опираясь на никому не ведомые принципы, она такая, как есть. И результаты у неё такие, как они есть. Малозаметные и раздражающие.

Киплинга обычно читают в детстве. И зря. Исключительно полезное для взрослых чтение. Как и Дюма с его «Тремя мушкетёрами», быть может, лучшей в мире книгой о дружбе. А также Сетон-Томпсон, звери которого куда человечней и интересней стольких персонажей, которых мы можем встретить на жизненном пути… Книги о животных, если их авторы по-настоящему талантливы, хороши тем, что скучными не бывают. А сказки это, вроде «Винни-Пуха», или рассказы о зверях и людях Джеральда Даррелла – неважно. Талант рассказчика – великий дар. В лагерях он спасал многих и спасать ещё будет. И в пионерских-скаутских. И в концентрационных – у нацистов. И в отечественных, которые концлагерями не называли, хотя на деле они ими были. Но у нас это просто – лагеря. Политических там больше нет (практически нет), но есть прочий народ, помянутый Солженицыным в тех книгах, которые можно читать без неловкости за автора. «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ». Прочее на думающих людей, знающих историю, производит странное впечатление.

Не то чтобы автор имел какие-нибудь личные претензии к Александру Исаевичу. Писал он то, во что верил. Наверное. Всё, что писал, делится на три категории. Советский период. Подполье, угроза, стресс и личный опыт. Очень сильно. Эмиграция со всем, что ей сопутствовало, включая тщательно формируемый образ вермонтского гения и консервативно-националистическую конъюнктуру. И искренняя неприязнь к откровенно нелюбимой родине. Как к мачехе, которую терпеть не можешь просто потому, что она есть и не такая, какой себе представляешь маму. Особый дар: не видеть хорошего в реальности и конструировать для себя особое, невиданное, не имеющее отношения к настоящей жизни прошлое, «которое мы потеряли». Не один Солженицын отдал этому дань. И не только в своих поздних книгах. Патриотические кинематографисты тоже немало способствовали. Большие были любители подгонять реальность под собственные пожелания. Профессия такая. Но о кино разговор особый. И если до него дойдут руки… Хотя вряд ли.

Третий период – возвращение. Советской власти нет. Вернулся триумфатор. Во френче и с правильной с точки зрения образа бородой. Медленно вступая в пространство для политических и социальных экспериментов, которое представлял собой остаток Советского Союза, именуемый Российской Федерацией. По идее, следовало ждать, что его немедленно назначат императором Всея Руси, Спасителем Отечества и Куратором его преображения из поруганной жидовско-большевистскими ордами несчастной земли в Святую Русь. Но как-то обошлось. Борис Николаевич занят был. Все остальные, из числа лиц влиятельных и хоть на что-то способных, тоже. Приватизацией. Борьбой за власть – иногда трагически кровавой, иногда фарсовой, в партиях, партийных блоках, альянсах парламентских и непарламентских, неважно. Кто-то воровал. Прочие работали как проклятые, стараясь выжить, обеспечивая семьи элементарным, или, если им со специальностью повезло больше, чем прочим, и осваивали мир, которого при СССР никто не видел. Попадавшие туда командировочные были бедны как церковные крысы и копили как проклятые – им было не до курортов, театров и музеев.

Соответственно, власти было не до того, чтобы делиться полномочиями в переустройстве страны. Она её под себя кроила и перекраивала, периодически отвлекаясь на стрельбу – то по парламенту, то по населению, если оно где-то не понимало собственного счастья. Что трибун и пророк вернулся – это с политической точки зрения было хорошо, благо он удачно вписался в поиск национальной идентичности, которая была нужна начальству до зарезу. Зачем, дело другое. Но считалось, что без неё никак. Отчего гуру приняли тепло и с почётом. Дали место в культурном истеблишменте. С точки зрения общечеловеческой даже правильно. Хотя про ГУЛАГ Варлам Шаламов писал сильнее – но был совершенно непригоден для общественно-политической сцены. Про перспективы отлично писал Войнович, хирургически точно предсказавший будущее России в «Москве 2042». Но был избыточно ироничен и не проникнут пафосом величия державы. Да и фамилия у него была нерусская. Не еврей хотя бы, с сербскими корнями, но не то. А тут было то. Так что Александра Исаевича вписали в живые классики, посетили на высшем уровне, и он продолжил писать. А как известно по Окуджаве, «каждый пишет, как он дышит».

Автор приносит читателю искренние извинения за то, что, начав с общих материй и книг, лично для него интересных, перескочил на конкретного автора, не самого выдающегося мастера слова в русской литературе (что бы его близкие по этому поводу ни думали), но из песни слова не выкинешь, а калам так устроен, что если какая идея пришла и зацепила, пока не распишешь, на другие не свернёшь. Пробовал – не получается. Мысль штука хитрая, кружит, как лисица по свежему снегу, петлями. То в одну сторону. То в другую. Уйдёт невесть куда, но под конец вернётся к началу разговора. Вроде Уробороса, змея, свернувшегося вокруг всего мира, но, очевидно для устойчивости, прикусившего собственный хвост. Так что вернёмся к Солженицыну. Благо, теперь его велено изучать в школах, так что детям будут его недетское творчество внедрять с той силой и энергией, с которыми в России всегда идут уроки русской литературы, по итогам которых все изучаемые произведения ненавидят вполне искренне, пародируя их и высмеивая. Что с них взять. Дети. Хотя фальшь и устаревшее чуят на раз – никакие литературные критики не справятся.

Подробный и тщательный разбор творчества и жизненного пути Александра Исаевича будет предметом забот его историографов, которые у него есть. В каком виде он и его книги останутся – и останутся ли в истории мировой литературы, вопрос особый. Поскольку он не Гомер, не Шекспир и, да простят автора поклонники произведений такого рода, не Пушкин. Скучные они, во-первых. Что же до исторической канвы… Было бы полезно и замечательно, если бы он, коль скоро таланта Дюма-отца или графа Толстого ему Б-г не дал (что не дал – вещь очевидная), писал только про что-то, что лично знал. Так как если был где-то первым, как Колумб или Магеллан, ничего большего для вечности не надо. Да и если б ограничился американским периодом, сошло бы. Но плоть человеческая слаба. И человеку вечно кажется, что лучшее у него впереди. А уж если вокруг сплошные овации, сам Б-г велит оправдывать ожидания толпы. Соответственно, по возвращении в Россию были «Двести лет вместе», в которых, как в зеркале, отразилось отношение к евреям националиста, который ни их, ни истории, в том числе собственной страны, не знает и знать не хочет. Но на высшее знание претендует настойчиво, чтоб не сказать нахраписто.

Тут надлежит сказать, что он несомненно не виноват в том, что евреев терпеть не мог и не скрывал этого, полагая их виновниками российских бед. В истории и до него такого народу было предостаточно, и после будет не меньше. Что нормально. Причины – объективные и субъективные, и какие угодно прочие, хорошо известны и подробно описаны. Каждый в этом мире имеет право налево, как шутят школяры и классики. Кому поп, кому попадья, а кому свиной хрящик, говорит пословица – и права. Еврей не рубль и не фунт стерлингов, чтобы его любить. Многие представители «народа книги» нехороши, а кое-кто вовсе тошнотворен, что автор, будучи на протяжении нескольких десятилетий активным участником советского еврейского подполья (с присущими ему плюсами и минусами) и российского постсоветского общественного движения (про плюсы и минусы повторим), на собственном опыте знает. Кто бы спорил. Опять же, исторические фобии и устойчивые мифы, национальные особенности (кто про евреев слышал, к примеру, на Палау)… Но писать настолько скучно и поверхностно, не используя даже самые известные, лежащие на поверхности источники, которые есть в открытом доступе…

Для профессионального писателя писать так неприлично. Для человека, полагающего себя историком или всерьёз и с апломбом пишущего на исторические темы, нести чушь на уровне реферата студента второго курса, который самый снисходительный преподаватель из чувства гуманности и жалости к недорослю оценит максимум на тройку, – тем более. И это ещё одно доказательство того, что всем, от спортсменов до политиков и писателей, надо понимать, когда заканчивать. Когда смерть встречает творческого человека на взлёте, невероятно жаль, что он не успел сделать того, на что был способен. Когда видно, что всё, на что человек этот был способен, он давно создал, легче. А что останется, когда сменятся несколько поколений, увидят те, кто будет жить тогда. В конце концов, мало ли что бывает? Вон, Элвис Пресли, Мэрилин Монро или Николай II когда померли, а сколько у них поклонников? Причём у последнего российского царя, похоже, число их только увеличивается. Во всяком случае, их куда больше, чем было в последние годы его жизни. Что свидетельствует о непреходящей ценности профессионального PR.

Но оставим в покое память А.И.С., вне зависимости от того, останется он классиком и светочем для грядущих поколений или растворится в истории. В литературе как бывает? Сравнительно малоизвестный в собственной стране писатель может превратиться в фигуру первой величины для другого народа, особенно если ему повезёт с переводчиком. Что и произошло в СССР с Джеком Лондоном, Марком Твеном, Майн Ридом, Фенимором Купером, О’Генри или Киплингом, Стивенсоном и Джеромом. Нет, они в своё время были чрезвычайно популярны в США и Великобритании, а в университетах их творчество студенты изучают до сих пор. Но в России они стали властителями дум, их цитируют, издают академические собрания сочинений, по их книгам снимают фильмы – и какие! Как, впрочем, произошло и с Ремарком и Фейхтвангером, чья популярность в Германии не сравнится с той, которой они пользовались в русскоязычном мире. Разве что у Дюма, Жюля Верна и Конан Дойля с Шерлоком Холмсом, так надоевшим создателю, место в национальной литературе оказалось столь же престижным, как и в нашей. Но все они в высшей степени увлекательны – и это главное достоинство художественной литературы.

Литература должна развлечь и увлечь. Всё прочее в ней – функция вторичная. Никто не против книг о путешествиях и приключениях, фантастики и фэнтези, детективов и детских сказок. Популярностью пользовались и будут пользоваться исторические романы, книги о природе и повести о далёких странах, юмор и биографическая литература, поэзия и энциклопедии. Да и женские романы как жанр прорвались на высокие позиции в продажах, хотя для автора как типичного представителя мужской половины человечества это лишь доказательство того, что гендерные различия – важнейшие из заложенных изначально. К счастью для нашей страны, феминизм в наиболее отталкивающих для среднего человека формах так и не пророс на её почве, в отличие от США или Израиля, где он парадоксальным образом сочетается с ортодоксальной брутальностью части населения. Но это предмет особый, хотя к американским книжным магазинам, с их специализированными отделами «гей энд лесбиан» имеет прямое отношение. Ничего личного, просто бизнес. Есть спрос – есть предложение. Хотя тут автор далёк от понимания жанра. Причём максимально.

Увы ему, человеку поверхностному. Ибо Бабель и Булгаков ему интересны, Вальтер Скотт и Чарльз Диккенс терпимы, а Алексея Толстого предпочитает он Толстому Льву, так же как жизнерадостного Пушкина мрачному Лермонтову. Ибо велики они все, но по-разному. И от исторических романов Яна до ироничного Веллера и увлекательного, хотя и абсолютно недостоверного, когда он обращает фантазию на конкретных людей, Быкова есть много чего, что способно увлечь и развлечь. Про каждого из писателей и поэтов, заслуживающих этого звания, не менее высокого, чем свидетельства о благородном происхождении, придуманные людьми в течение последних тысяч лет, нужно писать собственную книгу – и не одну. Как было у братьев Стругацких про книгочеев – дворянство духа? Сами они по праву находятся в этом сословии – с переходом в вечность. Хотя фантастику на постсоветском пространстве и принято относить к «лёгкому жанру». То есть к той категории книг, в которую люди, не способные писать интересно, помещают всё, чего сами не умеют. Унылых идиотов на этом свете много и они тоже пытаются изменить мир – в свою сторону. Вечная борьба энтропии с разумом. Ещё Ефремов про неё писал…

Именно об этом свидетельствует недавнее требование мелких питерских чиновников, чтоб им предоставили справку, что Стругацкие писатели, нужную для разрешения на установку мемориальной доски. Что сказать об этих бюрократах, имён которых история не сохранит? Герострату тут больше повезло. Но он, с другой стороны, всё-таки сделал что-то конкретное. Точнее, кто не помнит, сжёг гениальное творение архитектуры, храм Артемиды Эфесской. И подал тем самым пример огромному количеству моральных уродов разной степени глупости и наглости. Так что с точки зрения веры в то, что в прошлом существовал золотой век – всё плохо. Мораль падает, мир катится в пропасть, кругом сплошное разложение, прах, тлен и ни в ближайшем, ни в отдалённом будущем никому ничего хорошего не светит. Глянешь на тех, кто наверху, особенно в финансово-экономическом блоке правительства, и в это веришь. Так они выглядят и звучат. Послушаешь новости насчёт природных катастроф и преступности, совсем взгрустнётся. Про коррупцию и силовиков-преступников – не выжить. Хотя, с другой стороны, издаётся всё, чего никогда не было. И своё, и переводное. Высокого качества и с переизданиями. Умного, талантливого и интересного там – пруд пруди.

Макулатуры тоже много. И проходного полно, рассчитанного на то, что читатель с ходу купит, соблазнившись картинкой на обложке, или просто потому, что ему скучно, особо он ни в чём не разбирается и разбираться не хочет, а аннотация написана бойко. Ну, издержки всеобщей грамотности. Кто бы спорил. Однако если ты чем-то увлечён и хочешь найти не просто книгу, а книгу правильную – во всех смыслах этого слова, она найдётся. Так, как в сегодняшней России, с книгоиздатом и книгопродажей отродясь не было. Без дефицита, стояния в очередях по ночам и спекулянтов, которые на книголюбах делали в СССР целые состояния. Чёрт его знает, на дворе закат империи, деградация приличествующих имперским размерам и амбициям страны институтов, разворовывание всего и вся и сопутствующий политический цинизм. Но с книгами хорошо. Включая толстенные альбомы по искусству, архитектуре и прочим человеческим хобби, кулинарию и садово-парковый дизайн, изданные так, как можно лишь мечтать. Сильно облегчает жизнь и улучшает настроение. Покупаешь и отдыхаешь душой. Или ставишь на полку, не успевая прочесть сразу, предполагая, что к старости изучишь подробнее. А там, успеешь или нет, как сложится.

Хотелось бы, чтоб дураков, воров и бюрократов в начальстве было поменьше – новости насчёт очередного ареста кого-нибудь особенно выдающегося по этой части уже не радуют. Ибо количество их невероятно велико. Понятно, что гонят их не для того, чтобы на эти места назначать кого-нибудь приличного, а просто потому, что властные кланы и ведомства рубятся между собой. С другой стороны, всегда так было. И, к сожалению, наверное, всегда будет. А про времена, когда будет хорошо и правильно, писали философы и фантасты. «Братство кольца», «Утопия» и прочие горизонты, к которым можно только стремиться. Как сказано выше, горизонт по определению вещь недостижимая. Ты к нему, он от тебя. И крутись вокруг «шарика», пока не надоест. Однако, что характерно, со свежей непрочитанной книгой это делать намного легче. Сапковский это, Лукьяненко, Бринн, Джордан или Шопенгауэр, по большому счёту, нет никакой разницы. Человек по природе своей преизрядная скотина. Но скотина, активно читающая. В чём и заключена надежда. Отчего автор сделал всё, что мог, чтобы издать хорошие книги, до которых у него и его друзей доходили руки. И где-то тысячу с лишним издал. В том числе больше трёхсот в собственном институте. Было интересно.