Так что к обеду я спустилась в сопровождении худой и очень строгой на вид компаньонки в годах, с запозданием присланной графиней помочь мне одеться, и заодно показать, где в доме расположен обеденный зал.
Я робко вошла и поприветствовала хозяйку реверансом. Та, мило улыбнувшись, осмотрела мой скромный наряд — платье из светло-голубой бязи и мягко сказала:
— В мое время все было куда элегантней! Эти новомодные фасоны… просто смотреть невозможно. А реверансы, милочка, оставьте для официальных приемов, а не для обеда с бабушкой!
Я, скрывая удовольствие, кивнула. Мне и самой это не особенно нравилось из-за опаски что-то забыть и ошибиться.
Как оказалось чуть позже, графиня была просто одинокой старушкой, нуждавшейся в любви и уважении, как любой нормальный человек. Но для меня все было гораздо сложнее, я только теперь поняла, как мне, оказывается, нужна бабушка. Немножко вредная, с едким язычком, но и с любящим сердцем.
— Милая, расскажи мне, как вы жили с родителями…
— Чудесно. Что может быть лучше, чем жить с родителями? — оторвав взгляд от тарелки, спросила я. — Они заботятся и помогают, а когда надо и заставляют… а одной… одной тяжело.
Много думала об этом в детстве, поэтому даже и капли сомнения не прозвучало в моем голосе, я ведь все так и чувствовала. Графиня сразу поверила.
— Боже мой, девочка моя, неужели тетя тебя обижала?! — волнуясь, спросила она, нервно комкая белую льняную салфетку тонкими высохшими пальцами.
— Нет, никогда. Но тетя — это не мама…
Графиня всхлипнула, наконец, разложив смятую салфетку на коленях.
— Я очень перед тобой виновата! Всецело заключив себя в траур после гибели дочери, я не узнала о тебе ничего, поверив, что все погибли. И только совсем недавно от поверенных твоего отца получила известие, что ты жива…
— Да, бабушка. Я слышала эту историю… — тихо ответила я, потупившись.
Медленно осваиваясь, я привыкала к быту в этом веке. Горшок, отсутствие крана с водой, ванны и душа, очень непривычная, довольно жирная еда, многослойные юбки и вездесущие слуги… Вся жизнь господ проходила на их глазах, и меня, привыкшую к уединению, это безумно смущало, а бывало, и сильно злило.
А вот с графиней мы неплохо ладили. Я обожала читать огромную редкость моего времени — настоящие бумажные книги, сидя на небольшой скамеечке у ног графини, пока она ворчала о современных нравах. Или о моем «отце».
— Дункан — фамилия, от которой так и веет первобытной дикостью шотландских горцев!
— Он был хорошим… — совсем вжившись в роль, робко замечала я.
— Да, да. Конечно, милая. Очень хорошим. Иначе зачем твоя матушка, отбросив все приличия, тайком обвенчалась с ним против моей воли? — с горечью вздыхала графиня.
Я только кивала. Бабушку сильно ранило «предательство» единственной и горячо любимой дочери, ускользнувшей из дома с богатым шотландским торговцем. Даже после их смерти она так и не смогла этого простить и забыть, а может, поэтому и не могла, что утратила дочку столь рано.
К концу первого месяца мы с бабушкой окончательно сдружились. Было очень интересно разъезжать с ней в новомодном экипаже с открытым верхом по осеннему Гайд-парку, где графиня с каким-то непонятным удовольствием рекомендовала меня многочисленным знакомым и их родственникам до третьего колена.