– Просто кивни. Я иду за кофе и бейглами, чтобы накормить мою королеву.

Она кивнула.

Марк улыбнулся, но не стронулся с места. Он стоял неподвижно в кипящей тишине и пожирал Оливию глазами. Потянулся и тыльной стороной пальцев пробежался от ключицы к лодыжке прикосновением таким легким, что она даже не была уверена, а касался ли он ее? Наверное, да, потому что тело отозвалось. Снова.

– Не шевелись, замри. Ты великолепна. Хочу видеть тебя такой же, когда вернусь.

Оливия кивнула.

Она даже не вздохнула, когда услышала, как хлопнула входная дверь.

Она хотела гарцевать по комнате, смеяться, кричать и визжать. Она хотела любоваться собой в зеркале, обнимать себя. Что за ночь! Она упивалась удовольствием. Казалось, Марк знает о ней все. Кто она и что она чувствует. Он понимал ее, как никто другой, и, несмотря на все это, он любил ее. Он сказал ей это, некоторым образом.

– В тебе столько всего, что я люблю, Оливия.

Но она не должна была шевелиться. Марк серьезно относился к своим командам. Нет, не командам, как таковым, к желаниям. Именно так: он хотел, чтобы она делала для него некоторые вещи.

Но ей нужно было в туалет.

И она должна была выпить таблетки. Она не пила их вчера, и если не выпьет сейчас, это будет уже два дня пропуска. Где ее рюкзак?

Но Марк запретил ей даже шевелиться.

Она улыбалась своему отражению в ближайшем зеркале. Да. Это было больше, чем все то, что она могла себе вообразить. Она была безумно жива, каждый нерв звенел. Марк разбудил все.

Он любил ее.

Но ей действительно нужно было в уборную. Оливия осторожно встала. Она прошла в ванную, потом на цыпочках прокралась в безукоризненно чистую гостиную, где нашла свой рюкзак и бутылочку с таблетками. Не сводя глаз с двери, она, не запивая, проглотила таблетку. Затем на цыпочках вернулась в спальню, хихикая, потому что не могла бы сказать, почему ходит на цыпочках, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Спальня Марка Редкина была роскошной, но сдержанной. Все, чего касалась рука, было чувственно и прекрасно: шелковые простыни, замшевая спинка кровати, точеные тумбочки эбенового дерева и комод из нержавеющей стали.

Как она хотела открыть хоть один ящик.

Но лучше не надо.

Она аккуратно улеглась в ту же позу, тщательно проследив, чтобы простыни завивались вокруг нее точно так же, как раньше.

«Ты самое красивое создание из всех, кого я видел. Никогда не устану любоваться тобой, прикасаться к тебе. Знать, что ты моя».