10 января, воскресенье
Оливия
Оливия подавила вздох, когда он открыл дверь. Марк Редкин жил в студии под крышей на краю Трайбеки.[23] Слово «студия» подразумевало оригинальную реставрацию, что в данном случае, очевидно, означало выстиранные тона и тотальную белизну всего. Кирпичные стены, незакрытые трубы под потолком, сам потолок, кухонный уголок, диваны – все сияло яркой холодностью… «Нет», – поправила она себя, не холодностью, просто чистотой и свежестью. Да, тут было чисто. Оливия любила чистоту.
– Как красиво, Марк!
– Я рад, что тебе нравится. – Он склонился и поцеловал ее в висок. – Садись, устраивайся поудобнее. Налить тебе выпить? Ты любишь шабли, верно?
– Да, пожалуйста. – Откуда он знал? Она ступила в жилую часть комнаты. Все поверхности были чисты. Не было ни книг, ни вещей, кроме нескольких чаш тонкого прозрачного стекла.
Взгляд упал на несколько огромных постеров европейских выставок Мондриана. Ее отец ненавидел Мондриана.
– Что? – спросил Марк, возвращаясь с двумя огромными бокалами вина.
– Ничего. Я… я заметила Мондриана.
Он снова поцеловал ее в висок и сел в белое кресло Ле Корбюзье прямо напротив нее.
– Эта квартира идет тебе. Как будто я думал о тебе, обставляя ее. – Он покачал головой и выглядел при этом немного робко. – На самом деле, как-то так оно и было. Сказать по правде, я купил эти дурацкие постеры Мондриана в надежде, что они произведут на тебя впечатление.
– Правда? – Оливия обняла себя за плечи. Это было лучше, чем сотни сценариев, которые она придумывала.
– Да, и думаю, я попал в яблочко. Эта квартира,
Это было действительно так. Она затмевала всех.
– Видишь ли, я обнаружил, что по-настоящему красивые женщины знают, что они красивы, но остро нуждаются в том, чтобы им говорили об этом, вот я и говорю, Оливия. Ты необыкновенно красива.
Ее сердце пропустило удар. Ни один
– Марк, я…
– Как вино? – Он откинулся в кресле, но ни разу, ни на секунду не отвел от нее взгляд.
– Идеально. – Она глотнула еще и осмелилась посмотреть ему прямо в глаза. Его взгляд был полон