Оливия подняла взгляд на Кейт.

– Что это? Это не…

– Да. Это я. Это мы: мой отец, моя мать. Я таракан. – Глаза Кейт горели. – Как видишь, он был прав. Я выжила. И я прошла сквозь этот круг ада не для того, чтобы меня сломал Марк Редкин. Обещаю тебе, Оливия. Он не получит никого из нас.

– Медвев?

– Это его имя, и оно было моим. – Кейт встала, потом опять села. – Однажды он выйдет и будет искать Кэти Медвев. Так что ее больше не существует. Он убил ее во многих смыслах. – Кейт обхватила себя за плечи. – Посттравматическое стрессовое расстройство так и не прошло. Сразу за этим кошмаром был кошмарный суд, кошмар опеки, кошмар приемных родителей, и я знаю, как это звучит, но… – Она спрятала лицо в ладонях. – После всего этого меня чуть не сломало постоянно преследование прессы. Полагаю, таракан-Кэти, неубиваемый ребенок – слишком заманчивая история. Они преследовали меня, куда бы я ни пошла, хотели постоянно быть в курсе, «где она сейчас», делали фото, совали микрофоны в лицо. И все начиналось заново… Я мгновенно становилась неприкасаемой.

Кейт встала и осталась стоять.

– Я трижды меняла школы. Каждый раз – потому что кто-то из персонала проговаривался или какой-нибудь ученик нагугливал мое имя. И каждый раз все становилось еще хуже. Я больше не могла проходить через это. – Она повернулась к Оливии. – В девятом классе школы Святой Троицы все закончилось. Я официально поменяла имя. Моя мама была ирландка, отсюда – О’Брайан.

Оливия с трудом переваривала все это. Как будто слова подходили близко, но падали на пол до того, как достигали ее. Кейт?

– Оливия, проснись! – Кейт щелкнула пальцами. – И школа Святой Троицы, и Вэйверли, они поклялись соблюдать секретность, и кроме Крюгер и Гудлэйс, никто больше не знает эту историю. Сказать по правде, думаю, Дрейпер тоже не знает. Слушай, я могу пережить все что угодно, но не разглашение моей тайны. Ни за что. Когда люди знают, смотрят, и пресса, все возвращается… И Редкин это понимает.

Это было слишком. Оливия вздохнула и замерла. Камень в ее груди исчез. Она могла дышать. По крайней мере, она могла дышать. Она смяла газетную вырезку и швырнула ее в мусорное ведро.