— Очень хорошо. А на случай, если вам снова захочется пить, когда я уйду, оставлю вам это.

Талли положил ветку с листьями и ягодами из тех, что нес сам, на пол рядом с Дари. Она с ненавистью посмотрела на них. Даже ради спасения своей жизни она не возьмет в рот ни одной. Но выговорить это у нее не было сил. Когда Талли направился к выходу в противоположном конце широкой комнаты, ее снова схватил приступ жестокой сухой рвоты.

Она легла ничком на прохладный стеклянный пол, прижалась к нему лбом, закрыла глаза и стала ждать. Пусть приходят зардалу и ловят ее. Не повезет, так не повезет. Ей было настолько плохо, что смерть казалась приятным освобождением от боли.

Она сама во всем виновата. Это отголоски ее счастливого детства на безопасной планете-саде. Никто в экспедиции не оказался бы таким тупицей, чтобы съесть… нажраться… непроверенной пищи.

И никто из их экспедиции не сдался бы так легко. Столько вынести и опустить руки? Так дело не пойдет. Если после всего этого она выживет, то не сможет больше смотреть в глаза Хансу Ребке. Дари вздохнула и, оторвав голову от пола, уперлась в него руками, стараясь поддержать свое тело. Она сделала нечеловеческое усилие и заставила себя ползти на четвереньках, не останавливаясь, пока не выбралась из комнаты в самый узкий из воздуховодов и не заползла в него метров на десять. Тут ей пришлось передохнуть. Тянущая боль внутри стихала, но ноги были ледяными, а руки и лоб покрывал холодный липкий пот.

Она снова легла, на этот раз на спину, растерла руки, чтобы немного согреться, и засунула их поглубже в рукава. Тут же она погрузилась в странный полусон. Она понимала, что происходит, но ничего не могла с собой поделать. Яд, содержавшийся в ягодах, должно быть, обладал еще и слабым наркотическим действием. Ну и хорошо. Может, ей необходимо отвлечься.

Мозг Дари, освобожденный от физических страданий, заработал и выхватил из кучи событий тот единственный факт, который сильнее всего беспокоил ее последние сорок восемь часов.

Не их пленение зардалу, не отсутствие сведений о судьбе Дульсимера, даже не взлет «Поблажки» в тот момент, когда они с Талли были близки к спасению…

Нет, самое большое беспокойство вызвало у нее исчезновение Жжмерлии. Все остальное могло быть цепью совпадений, но исчезновение Жжмерлии, когда он просто растворился в воздухе, для ученого с аналитическим складом ума, каковым считала себя Дари, являлось катастрофой. Это переворачивало ее представления о мире радикальным образом. Логика была здесь бессильна. Это не отвечало никакой физической модели мироздания, с которой ей приходилось сталкиваться. Она знала, что Свертка Торвила место странное. Но насколько? Даже если она полностью была артефактом Строителей (а она в этом не сомневалась), единственным ее отличием было наличие пространственно-временных аномалий. Но физические-то законы в ней не должны были отличаться от остальной Вселенной!

Тревога ее незаметно перешла границы логики. Абсолютно логичный викер тоже видел, как исчез Жжмерлия, но на него это не произвело такого впечатления, как на Дари. Его знания ограничивались его банком данных. И он принял как данность, что за его пределами может быть все, что угодно. Чего Талли не хватало, так это… (Дари пыталась заставить свой усталый мозг сформулировать ускользающую мысль)… умения смоделировать поведение Вселенной. На это способны только органические разумные существа. Так же, как видеть сны и мечтать. О, если бы только все это оказалось сном!

Но не получалось. Пол был чертовски жестким. Дари окончательно проснулась, со стоном села и огляделась. В туннеле стало гораздо темнее. Она взглянула на часы, размышляя, сколько же она проспала. Неужели несколько часов? Оказалось, что всего тридцать минут. Она переползла обратно в большую комнату и увидела, что там тоже потемнело. Солнце передвинулось по небосводу совсем немного, но лучи его больше не били прямо в туннель.

В нескольких футах от Дари лежали ягоды, которые оставил Талли. Она поклялась никогда больше к ним не притрагиваться, но жажда была так велика, а привкус во рту такой мерзкий, что она сорвала несколько ягод и пожевала…

Эти были неядовитыми… горькими и противными. Но ей так хотелось пить, что сок, казалось, сам потек в горло, впитываясь по дороге пересохшими тканями. Пустой желудок настойчиво заявлял о себе.

Она нарвала еще горсть, и в тот же момент услышала какой-то новый звук, донесшийся из широкого коридора в другом конце комнаты.

Сначала она решила, что это Ввккталли, возвратившийся другой дорогой, но звук был мягкий, приглушенный, не похожий на звонкий стук подошв по твердому стеклянному полу.

Дари скинула ботинки и тихо отступила в глубь узкого туннеля, который вел на поверхность. Через пятнадцать ярдов она остановилась и оглянулась, всматриваясь в темноту. Поле ее зрения ограничивалось маленьким кусочком комнаты, но этого хватит, чтобы увидеть, если кто-то ее пересечет.

Раздался мягкий шорох упругих конечностей, и мимо отверстия скользнуло темное тело, перепоясанное светлым кружевом. Затем еще одно, и еще. Дари насчитала по меньшей мере дюжину матерых зардалу. Она услышала знакомое пощелкивание и посвистывание. Затем они, не прерывая разговора, обошли комнату и принялись ходить по ней туда-сюда. По-видимому, они обнаружили следы присутствия Дари: листья и ягоды, место, где ее так мучительно вырвало. Впервые с тех пор, как они с Талли бежали, зардалу получили неоспоримые доказательства их недавнего пребывания.

Она пересчитала их. Теперь их оказалось пятнадцать, хотя, чтобы справиться с двумя людьми, с лихвой хватило бы одного. Если Ввккталли угораздит сейчас вернуться…

Она никак не может его предостеречь. Если она его окликнет, выдаст себя. Зардалу хорошо знакомы с системой воздуховодов, чтобы определить, в каком месте она выйдет на поверхность.

Пять минут. Десять. Зардалу молча уселись и ждали. Шансы, что Ввккталли, вернувшись, очутится в их обществе, возрастали.