Ему очень понравился ее герой, этот мальчик Валя, он его чем-то заразил.

А придя учиться в МГИМО, он увидел автора «Шута». Так мы с ним, в общем, встретились, уже как люди знакомые.

Началось наше общение и взаимная учеба друг у друга: и я у него почти сразу чему-то начал учиться.

Не на лекциях и семинарах. Семинары и лекции – это же очень короткое общение. Мы с ним общались и после лекций, он меня домой провожал. Естественно я его приглашал к себе. У него родители в это время были не в Москве. Жена нас вместе кормила.

Когда мы потом оказались за одним столом с его родителями, они сказали: «Мы же вас, Юрий Павлович и Татьяна Александровна, считаем за вторых родителей нашего сына».

Поэтому оценивать его, повторю, мне нелегко, потому что он для меня просто родной человек.

Как я его учил? Великий Сократ, сравнивая себя со своей матерью-повитухой, говорил, что свое искусство взял у нее, только она принимает детей, а он – идеи у своих собеседников. И вот я старался быть таким же со своими студентами.

Конечно, с теми, которые в состоянии были меня понять. Честно говоря, меня не очень интересуют те, кто меня не понимают. Я, в общем, ориентируюсь на умных студентов, мне нужен контакт. Если его нет, я не пытаюсь усиленно его устанавливать, считаю, что это бесполезно. Это кажущаяся педагогическая попытка. Если человек тебя не понимает, значит, он тебя и не поймет. Володя был как раз человеком понимающим.

И он изначально был человеком с очень широкой сферой интересов. То, что китайцы называют Вэнь – широко культурный человек. Я все время, еще в МГИМО, замечал его желание быть образованным в самых различных областях жизни. В том числе и в естественных науках: физике, химии, биологии – там, где совершаются открытия, где постигается мир. И он был прав, потому что невозможно понять, как устроен мир, не интересуясь основными открытиями этих наук.

Результатом стала его широкая образованность. Он умен, сведущ и в светской культуре, и в церковной. И в нем есть несомненное философское начало.

Если говорить о том, что в нем от меня, что я смог ему привить, то у меня давно уже есть своя собственная философская система. Основанная на психо-физиологической системе моего отца, академика Павла Васильевича Симонова. Я ее развивал применительно к философии культуры. Володя взял оттуда многие вещи и стал этим активно пользоваться.

Я знаю, что человек в его представлении не одномерен, как у Герберта Маркузе, но состоит как бы из разных комнат. Упрощая, предложу вам представить некую трехэтажную конструкцию, где верхний, третий этаж как раз занимают три различных пути познания, рождающие три различные культуры – научную, художественную и религиозную.

В гармонично развитом человеке должны сосуществовать научное, художественное и религиозное познания. Конечно, у ученого будет научная доминанта, у художника – художественная, у мистически настроенного человека – религиозная. Но в принципе эти три различных пути познания со своими целями, языками, результатами у гармонично развитого человека помогают друг другу, а не мешают.

Я знаю, что Владимир Романович в общем придерживается такой же точки зрения, тут мы с ним соратники.

И я, конечно, очень горжусь тем, что он не одномерный, а, я бы сказал, девятимерный человек. И точно знаю, вижу, что люди, которые нападают на него и на Церковь, в общем, не девятимерные. Кто-то из них пятимерный, кто-то четырех, а кто-то вообще одномерный.

По нашей с Легойдой системе, человек отличается от остального животного мира тем, что он – существо религиозное. Он просто появился как религиозное явление. Религия возникла вместе с ним.

И поэтому, когда Легойда говорит о вере, мне кажется, он понимает, что о ней надо говорить прежде всего как цели существования вообще всего человечества.

И смысл жизни можно найти только в религии. Ни в науке, ни в искусстве, ни тем более в политике его не найдешь. А если найдешь, то он тебя не обрадует. И рано или поздно ты поймешь, что нет здесь смысла.

Легойда с самого начала был человек верующий. Его влекло христианство. Но он хотел понимать и другие религии, ориентироваться в них. Мне всегда казалось важным в нем это сочетание верующего человека с «человеком Просвещения».

Работа в Церкви его не изменила. Я думаю, что она его обогатила.