– Хочешь сигару?

– Хочу.

– Возьми на столе.

Вадик вытащил из коробки отца гаванскую сигару и спрятал ее в кармане.

– Значит, Вадим, я еще могу допустить, что человек способен взять и всех забыть… – Батя хлебнул своей ирландской сгущенки и постучал по виску толстым пальцем. – Но чтобы все вдруг забыли! Сначала я подумал, что тебя подослали. Но таких идиотов, признаться, нормальные люди подсылать не станут.

– Ты мне не поверил?

– А чему прикажешь верить?! Ну, допустим, допустим, все, что ты говоришь, – … – Нужного слова не нашлось.

– Правда, – выручил Вадик.

– Ну, – кивнул отец. – Что произошло-то? Как оно могло…? – Он вновь не подобрал слов и только соединил руки на стакане с «Бейлисом».

– А все просто: лег – заснул – проснулся…

– Гипс?

– Если бы! Пустота. Пустота, папа, ни души. Вспомнить страшно. Настя, моя невеста, с которой мы должны были лететь на Апеннины, сбегает, прихватив с собой тридцать твоих кусков. Вместо тебя по телефону отвечает какой-то кастрат с молокозавода. Раздается телефонный звонок – самое жуткое чудовище на свете по кличке Полицай, которого я не видел с тех пор, как демобилизовался, говорит, что сейчас приедет за деньгами. Я убегаю. Я бегу и не могу остановиться. Понимаешь?… Но больше, папа, больше я бегать не могу, я на исходе. Я задыхаюсь, и мне уже пофиг. Ясно?

– Да, да.

Вадим расстегнул молнию на куртке, чтобы Романов старший увидел торчавший за ремнем револьвер:

– Короче, больше я не бегаю. Если что, я буду просто стрелять, мне пофиг. Сейчас я, вот, пойду, да? Мне надо сейчас идти, – сказал он, отступая к двери. – Не заставляй меня стрелять, папа. Я умоляю, выпусти меня отсюда живым, да?

– Да, да, – зашевелился отец. Он нажал на телефоне соответствующую кнопку и скомандовал: – Надя, скажи Шакирову, чтобы пропустил.

– Kого?

– Вадима, молодого человека, который у меня.

– Хорошо.

Отец убрал палец с кнопки и показал “сыну”, как умеет улыбаться: