– Чехова, восемь – пять, – доложил тот.

– А в Мюнхене?

– Мануэль штрасс, двести сорок два, двухэтажный дом. Рядом с нами живут какие-то опустившиеся эмигранты, писатели, предатели, изображают из себя интеллектуалов.

– Чехова, восемь – пять, – отстранено повторил Палыч, пропустив мюнхенскую информацию без внимания.

– В Крым мы вывозим Олесю, – добавил Вадим. – Каждое лето ее туда…

– Олесю?

– Моя сестра. Родилась тридцатого августа семьдесят четвертого года. У нее, короче, не все дома, она родилась больной. Наташа, твоя жена, думает, что это из-за потусторонних сил, ну, что Олесей управляют разные, там, летающие тарелки, духи, приведения, поэтому человеческого управления она не признает. Они на пару гадают, шаманят… Дурью занимаются.

– Кто?

– Блин, Наташа с Олесей!

Батя смотрел на сына огромными глазами,

– Но Олесю никто не видел, кроме…

– Папы, мамы, брата и бабушки, да?

– Да.

– Так вот, я ее брат. И не смотри на меня как на приведение! Я был единственным человеком, с кем она дружила. Ее никто не понимал, кроме меня, ясно? Кому это надо? Полицаю? Этому ублюдку?!

– … Дружила?

– Представь себе! Что, трудно поверить, Люша? Да? Если ты родилась с заскоком, тебя надо в клетке замуровать? С глаз долой? Чтобы все думали, что ты крутой, реальный, да?

– Вот что, рот заткни, да? – попросил папа и вылез, наконец, из-за стола. – Стаканчик «Бейлис»? – Он подошел к бару.

– Терпеть не могу «Бэйлис».

– А Ольга любила “Бэйлис”.

– Девчонки любят сгущенку.