– Как ты понял? – спрашиваю его.
– Ты слегка переусердствовал. Первый вопрос – что случилось? И ты знаешь, я не слезу с тебя, пока не получу ответ. Второе, почему ты пытаешься это скрыть? Еще раз – что случилось? Я досчитаю до пяти и если не получу ответ, то одно из двух: или замучаю тебя или перестану донимать вопросами. В том и другом случае, у тебя есть только один последний шанс.
– Мы делили девочку, я выиграл. Ты бы только посмотрел на моего противника.
– Не верю, и это должно быть ниже твоего достоинства – дурачить меня. Я все равно узнаю или завтра утром, или через десять минут, ставлю на десять минут – дай мне только сделать пару звонков. Хочешь пари?
– Я все расскажу, но только завтра, Не смей никому звонить и никого ни о чем расспрашивать, – попросил я.
Я не собираюсь ничего скрывать от Илая. Это, во-первых, глупо, а во-вторых, опасно. Но я должен преподнести все случившееся так, чтобы сократить до минимума опасность его реакции. Для этого я сам должен понимать, что произошло. Сегодня, впрочем, у меня на руках другая проблема – мама. Как быть с ней?
– Поздравляю, ты получил двадцать четыре часа отсрочки. Сейчас три двадцать семь, завтра в три двадцать восемь я начну делать звонки, – Илай на мгновение остановился, задумался и закончил. – Хотя я могу дать тебе отсрочку и на три месяца. Любопытно, какую отсрочку ты получишь от нее.
Его слова отрезвили ледяной ванной. Как бы невзначай меня опалила дрожащая мысль – впервые в жизни я готовлюсь по-воровски, кощунственно, злодейски – и что самое ужасное – сознательно и заранее подготовлено обмануть маму. Но опять же – первый раз существует для всего – даже для обмана. А это был тот случай, когда обман лучше правды.
И потом – я просто откладываю правду на один день. Забочусь, прежде всего, о ней, делая это. Дрожь в ногах, мозгу и вообще во всем мне и ощущение падения с какой-то высоты, на которую с ее помощью и собственными многолетними усилиями взбираюсь, наводили на мысль «что-то неладно с этим планом». Сейчас я запятнаю себя грязью, от которой никогда не отмоюсь и окунусь в смрад, который никогда не выветрится. Но ведь я не имею никакого интереса в этом обмане (нет, отложенной на день правде) и делаю это только ради нее.
Я не был ангелочком, никогда в жизни не обменявшимся с противниками фингалами. Не делал из этого секретов. Но сегодня я оказался замешанным в большую историю и боялся напугать ее. Мое решение – избежать разговора с ней или поделиться минимальной информацией и назавтра рассказать обоим все, но только после того, как сам разберусь – у меня тоже были источники или я знал людей, у которых были надежные осведомители. До чего же я наивен…
Две темы я должен обсудить с Илаем немедленно.
– У тебя есть кто-нибудь, кто сможет меня законспирировать?
– Что? Ты намереваешься от нее скрыть? – он начал неестественно громко хохотать. – Четырнадцать лет ты топаешь по этой земле … и не понял то, что должен был понять в первые четырнадцать минут после рождения. Хорошо, давай-ка я тебе доходчиво втолкую, – и он начал растягивать каждый слог:
«о-о-т
э-э-той
ж-е-е-нщи-и-ны
н-и-и-ч-е-е-го
скр-ы-ы-ть
н-е-е-возможно»
– Я понимаю, и тем не менее, – лопочу я.