Вчера мне было совсем невмоготу. У меня был страх, что и Дашеньки может оказаться недостаточно, чтобы удержать меня в этой жизни. Как удачно: я смогла разыскать Дарью и мы встретились. К сожалению, в этот раз я поняла, что и она не всесильна. К счастью, она подготовлена и к этому варианту какими-то таблетками, которые действительно помогли, но взяла с меня клятвенное слово, что буду принимать их только в исключительных случаях.
Я общаюсь с болью как с живым существом. Ты думаешь, я схожу с ума? Я знаю, я помню. «Если ты не уверена, работает это или нет – значит, это уже работает». Ты прав, это работает. Главное правило – не атаковать боль, а мириться с ней и договариваться. Почему я? Чем я заслужила? Что мне сделать, чтобы она отпустила меня?
Я знаю, мы молимся разным богам. Ты сердишься на меня, что я не дала тебе возможность молиться за меня твоему богу. Но я знаю, что ты молишься за меня, может быть не за мою жизнь, но определенно за меня. А бог… он-то все знает, он точно знает, за что ты молишься. Значит, ты молишься за мою жизнь, ты просто этого не знаешь. Вероятно, это кощунство, но я молюсь своей боли, когда она становится нетерпимой, точно как богу. Если она отпустит меня, я должна сделать что-то очень хорошее. Истинная вера, наверное, рождается, когда человеку хорошо, если вера рождается, когда плохо, то это не вера, а меркантильность. Я знаю, говорить так – кощунство. Но все равно я так думаю, а всевышний знает, о чем я думаю. Если же я буду думать одно, а говорить другое, то буду еще и обманывать. Я открыта богу и это, наверное, есть шаг к вере.
Я начинаю понимать, для чего явилась в этот мир. Паразитировать на человеческой доброте, высасывать как пиявка из людей надежду, счастье, жизнь. Я чувствую, как высасываю жизнь из нее. Я сделала Виктора несчастным в обмен за все, что он сделал для нас с Дашенькой.
Любимый, умоляю, скажи, что ты любишь меня. Скажи, что был счастлив со мной, что все еще счастлив, что у нас были наши четыре года, что я подняла тебя на ту высоту, на которой ты уже сделал и еще сделаешь много необыкновенно хорошего для людей. И я буду чувствовать, что я в тебе, вместе с тобой участвую во всем хорошем, что ты делаешь.
Я должна была сделать это. Ты будешь презирать меня. Я могла бы промолчать и не поделиться, но тогда это будет гноить меня. Прости. Знаю, ты поймешь. Мой договор с болью – я не могу оставаться в долгу перед Виктором. Не знаю, как назвать то, что я сделала: рассчиталась, расплатилась, отблагодарила. Мерзко думать об этом, мерзко искать слово. Это так мучало меня.
Сейчас после того, что я сделала, это мучает еще больше.
Мне хочется называть себя самыми грязными омерзительными словами.
От мысли, что расскажу тебе, становится легче. Спасибо за то, что слушаешь. Спасибо за то, что понимаешь.
Я не могла это делать у себя. Мы встретились в условном месте. Я должна была притворяться, что хочу его. Иначе он бы не согласился. Во всяком случае, мне так кажется.
Медленно, методично, молчаливо он делал надо мной свое мужское дело. Он мстил мне. А я только ждала, когда, наконец, закончится эта пытка. Я старалась думать о тебе и представлять, что это ты во мне, но это не только не помогало, а делало все еще более омерзительным и отвратительным.
Он сказал «спасибо» и ушел. Я не думаю, что смогла обмануть его, и уверена, у него не сложилось впечатление, что это когда-нибудь еще повторится.
Я свободна.
Сегодня наступит настоящий конец. До этого момента я каждый день обманывала себя тем, что могу смалодушничать и прийти к тебе, все объяснить и надеяться, что ты поймешь, простишь и примешь меня. Твой отъезд сегодня отнимет у меня эту мечту. Я не приду проститься. Знаю, какой для тебя сегодня тяжелый день и не могу обрушить на тебя свою истерию. И вопреки тому, что я говорила: «Ты ни черта не понимаешь в женщинах», ты всегда великолепно понимал меня. Просто я оказалась лучше в обмане, чем ты в понимании. По моей истерике ты все поймешь и, возможно, я о себе слишком высокого мнения – но не знаю, как ты на это отреагируешь. Я не могу это сделать ни тебе, ни ей. Я встречусь с ней после ее возвращения из Москвы и будем вместе плакать, она тихонечко, я навзрыд.