– Ваше предложение не обсуждается.

Чувство превосходства, появившееся в графе в эти последние минуты, снова треснуло, обнажая отчаявшегося человека. Человека, которому граф, несомненно, не позволял выйти на свет и которого уж тем более не желал демонстрировать в присутствии женщины.

– Прошу вас.

– Я помогу вашему сыну, милорд, но жертвовать собой не стану.

Вся бравада и английская чопорность испарились, вновь оставляя человека, потерявшего контроль над рассудком своего сына; и, как следствие, наследие, ради которого граф трудился всю жизнь, чтобы передать Джеймсу, должно исчезнуть. Карлайл медленно кивнул, и Маргарет не могла не чувствовать себя так, словно вонзила кинжал старику меж ребер. И все же она не могла заставить себя сделать это. Кто знает, какой окажется жизнь с незнакомцем? Несчастной, полагала она. Мэгги не могла поверить, как он вообще о таком подумал.

– Не волнуйтесь. Я наставлю его на путь истинный, – мягко сказала она.

Граф тяжело вздохнул и отвернулся. В свете камина Маргарет могла поклясться, что видела след стекающей по его щеке слезы. Она бы хотела помочь ему, но будет вполне достаточно, если она сделает все возможное, дабы вернуть виконта Пауэрза в нормальное состояние. Скоро и его отец это поймет.

Мэтью Кассиди бродил снаружи хлипкого лестничного колодца, ведущего наверх, в сомнительное жилище его сестры. Чтобы успокоить истрепанные нервы, он глубоко затянулся сигаретой. Ее кончик горел дьявольским красным огоньком в туманной лондонской ночи. Мэтью было ненавистно, до чего он дошел. А теперь он ненавидел еще и Лондон. Как бы он хотел вновь очутиться на торфяных просторах Голуэя, возвышающегося над заливом. Но он не мог вернуться. Не теперь. И никогда. По многим причинам. Причинам чертовски пугающим, чтобы о них думать.

И вместо того чтобы думать, он курил. Снова и снова, пока между трясущимися пальцами не осталось ничего, кроме окурка. Он спрятался поглубже в тень, отчаянно не желая быть замеченным.

Стремительное движение пробежавшей по сапогу крысы заставило его прыгнуть в грязную лужу застоявшейся жидкости. Скорее всего, из сточной ямы, переполненной сверх всякой меры.

– Дерьмо собачье! – зашипел он, тряся сапогом, чтобы избавиться от нечистот.

Мэтью трясло от ужаса этого места и осознания собственного положения. Он, конечно, насмотрелся на ад в Ирландии, но это место было чем-то иным. Это был ад, где роилось больше людей, чем в любом другом месте на свете, где можно купить ребенка для забавы, джин, разбавленный кислотой, или достаточно опиума, чтобы выкурить мозг. Это гоморра, и он оказался здесь, пытаясь избежать так называемого британского правосудия и уничтожить ублюдков, которые так обошлись с его народом… ублюдков, которые, по видимому, не испытывали никаких угрызений совести, гноя собственный народ на свалке полужизни.

Святые угодники, если британцы могут так поступать со своими людьми, не удивительно, что они систематически морят голодом Ирландию. Потерев руки о шерстяные рукава, Мэтью сгорбился, стараясь держаться подальше от отходов.

– Что, во имя Святой Девы, ты здесь делаешь, Мэтью Винсент?

Кончик ножа, пронзающий его толстую морскую куртку, заставил замереть, чтобы сестра не проделала в нем новую дырку. Пока он стоял неподвижно, сигарета, догоревшая до основания, ужалила его пальцы.

– Черт подери, Маргарет, – зашипел он.

Она уколола ножом немного сильнее, достаточно чтобы предупредить его, но не порвать куртку.

– Отвечай на вопрос.

– И так ты встречаешь своего младшего брата? – Он просительно поднял руки. – Что бы сказала мамочка?

Нож исчез, и голос Маргарет, бормотавшей себе под нос, смешался с разглагольствованиями пьянчуг, вывалившихся из кабака дальше по улице. Она треснула его по макушке, смахнув кепку ему на нос.