– А должно? Ты ведь отдал остров не мне.

– Я отдал его тебе, под твой протекторат. В подарок от меня.

Сердце мое забилось так сильно, что некоторое время я не могла говорить. Я понимала: Цезарь сделал смелый жест, который повлечет за собой бурю негодования в сенате.

Началась трапеза. Блюда сменялись, и я не могла не восхититься нашими придворными поварами, сумевшими за короткое время, без предварительного уведомления, приготовить роскошное угощение. Помимо обычной жареной говядины, козлятины и утятины, нам предложили пурпурных моллюсков, медуз, рыбные пироги, мед из Аттики и орехи из Понта.

Правда, Цезарь ел мало, а к вину почти не прикасался, предпочитая воду с розовыми лепестками.

– Ты не пьешь, – заметила я, кивнув на его кубок.

– В юности я выпил столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь, а теперь вино вызывает у меня лишь головокружение и иные странные проявления. Я больше не состою в свите Бахуса.

– И ешь ты мало, – продолжала я. – Еда тоже вызывает у тебя странные проявления?

– Кажется, ты за мной следишь, – сказал он. – Не добавила ли ты в еду и вино чего-нибудь такого, что я непременно должен съесть, а?

Только шутливое окончание фразы дало мне понять, что он шутит.

– Ты очень подозрителен, – сказала я, отправив в рот кусочек еды с его тарелки. – Позволь мне развеять твои опасения.

Потин при виде подобного нарушения этикета нахмурился, зато Цезарь рассмеялся – вернее, почти рассмеялся.

Когда на блюда с фруктами разложили гранаты, Цезарь взял большой плод и медленно разрезал его пополам, открыв ярко-красную середину, сочившуюся багряным соком.

– Ты видишь, как прилегают все зернышки, – сказал он. – Но когда плод разламывают, он истекает кровью.

Цезарь вручил мне другую половину, не сводя глаз с моего лица.

Я взяла фрукт, взглянула на сочащийся срез и промолвила:

– Чтобы избежать этого, – я продемонстрировала перепачканные соком руки, – не надо разделять целое.

Сторонние наблюдатели думали, что наш обмен репликами касается только граната. Цезарь улыбнулся.

По завершении трапезы в зал вбежали акробаты. Их умащенные маслом тела блестели и двигались так стремительно, что глаза не поспевали за ними.

– Я видел, как наносит удар змея, – сказал Цезарь, – но не представлял себе, что человек способен двигаться столь же быстро.