– Да. Непонятно, зачем ты присвоил нам эти новые титулы, – сказала я, поскольку остальные предпочитали молчать.

– Я хочу, чтобы вы оставались священными особами и друг для друга, и для посторонних, даже когда меня не будет.

Он сделал это из предусмотрительности или почувствовал, что надо торопиться?

– Как это тебя не будет? – спросил младший Птолемей, примостившийся на табурете; пусть с мягким сиденьем, обитый драгоценными камнями, но это был табурет.

– Папа умрет, и его не будет, – невозмутимо пояснил старший Птолемей, девятилетний реалист.

– О! – протянула Арсиноя, до сего момента с меланхолическим видом жевавшая луковое перо.

Да, ничего не скажешь, теплая семейка.

– Весьма предусмотрительно с твоей стороны заглядывать так далеко вперед, – промолвила я. – Но ведь это не самая срочная забота?

Вообще-то, я задала вопрос. Но отец предпочел не отвечать.

– Хороший правитель обязан принимать меры предосторожности. Сейчас я хочу рассказать вам о своем завещании. Один экземпляр я отправил в Рим, поскольку они проявляют такой… интерес к нашим делам и провозглашают себя хранителями нашего благоденствия. Не сделай я этого, римляне могли бы обидеться; прецедент уже имеется.

Он сделал несколько глотков – каждый следующий больше предыдущего.

– Одна копия останется здесь, у нас, – продолжил отец. – И это тоже мера предосторожности. Бывает, что завещания теряют, подделывают… мало ли что. Так или иначе, чтобы исключить разночтения, вы должны услышать мою волю из моих собственных уст.

Я заметила, что Арсиноя перестала жевать и выпрямилась.

– Конечно, вас не должно удивить то, что моей наследницей объявляется Клеопатра, – сказал отец, повернувшись ко мне с улыбкой. – Она старшая и уже обучалась делу правления.

Но его глаза говорили больше: «Она дитя моего сердца, и я отдаю ей предпочтение».

Я не глядела на Арсиною, но знала, что она обиделась.

– Соправителем станет мой старший сын Птолемей. В положенное время они поженятся согласно обычаю.

Оба мальчика захихикали, будто сочли все это глупым и странным. Что ж, возможно, наш обычай действительно таков, однако вопрос был серьезный и не допускал шуток.

– Отец, – подала голос я, – а не устарел ли обычай? Не пора ли его отменить?

Он печально покачал головой.