– Вернись!

Царь попытался схватить складку его туники, но поскользнулся, и венок из плюща сполз ему на глаза.

– Ой!

Солдаты Габиния тихо ржали, а мне стало очень стыдно. Я знала, что во время вакханалий подобное поведение считается нормой, но в ценящем достоинство Риме подобные оргии не в чести: по мнению римлян, это не священнодействие, а постыдный пьяный разгул.

– Вот почему его называют Авлетом – флейтистом, – произнес голос неподалеку.

Он принадлежал Марку Антонию.

– Да. Однако жители Александрии дали ему это имя в знак приязни, – натянуто промолвила я. – Они почитают Диониса и обычаи его чествования.

– Я вижу.

Он обвел жестом вокруг, указывая на толпу.

Мне показалось, что этот римлянин хочет противопоставить свое ханжество жизнелюбию и веселью других присутствующих, но тут я приметила, что он и сам не забывает прикладываться к серебряной чаше.

– По крайней мере, ты не считаешь, что египетское вино осквернит твои губы, – сказала я.

Он протянул опустевший кубок, и слуга тут же его наполнил.

– Вино у вас хорошее, – отозвался он, смакуя напиток. – Я очень люблю вино и стараюсь везде, куда бы ни забросила меня судьба, пробовать новые сорта. Я пил и хианское, и раэтское, и коанское, и родианское, и несравненное прамнианское.

Сорта вин он перечислял, как любящий отец имена любимых детей.

– А прамнианское и правда такое вкусное, как о нем рассказывают? – спросила я, чувствуя, что тема для него приятна.

– Правда. Оно сладкое, как мед, его не выдавливают из винограда Лесбоса, а позволяют соку сочиться и вытекать самому.

Он вел беседу непринужденно и открыто, и я вдруг поняла, что этот римлянин мне нравится. И не только обхождением. На свой лад он был красив: крепкая шея, широкое лицо и торс с рельефными мускулами.

– Да, я чту Диониса, – промолвил Марк, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. – А еще люблю актеров. В Риме я предпочитаю их сенаторам.

Он прервал разговор, когда к нам, пошатываясь, подошел изображающий бога отец в сопровождении смеющихся женщин, одетых менадами.

– В Риме танцы на людях считаются позором для свободного человека, поэтому Деметрий и отказался, – пояснил Антоний. – Пожалуйста, скажи об этом царю, когда он перестанет быть богом, а станет самим собой.