– Никто не станет убивать меня, – ответил он, произнеся вслух это страшное слово. – Не потому, что я так уж любим. Просто все знают, что с моей смертью воцарится хаос. Нет никого, кто способен занять мое место и сдержать волны новой страшной гражданской войны.

Он был прав, конечно. Но заглядывают ли люди так далеко вперед? Будь оно так, скольких бед удалось бы избежать.

– Расскажи мне о твоих планах, – снова попросила я. – Мне бы хотелось услышать обо всех.

Лежа на холодном полу, он поведал мне о своем желании сделать Рим великим городом. Он хотел построить такой же театр, как в Афинах, у подножия Тарпейской скалы; он хотел создать государственную библиотеку, собрав в ней все произведения греческой и римской литературы; он хотел устроить на Марсовом поле крытое помещение для выборов, чтобы защитить избирателей от природных стихий; он хотел расширить гавань в Остии, чтобы Рим обзавелся морским портом под стать афинскому; он хотел проложить через горы новую дорогу к Адриатике; он хотел восстановить разрушенные города Коринф и Карфаген.

– Исконных врагов Рима? – удивилась я. – А как насчет того, что «Карфаген должен быть разрушен»?

Он рассмеялся.

– Карфаген уже был разрушен. Но у него превосходное местоположение, и пора создать на его месте римский город.

– Рим в Африке. Рим везде, – сказала я.

– Я думаю, нам пора преобразовать нашу державу так, чтобы она перестала быть исключительно римской. Надо, чтобы ее считали своей все живущие в ней народы. – Он помолчал. – Пожалуй, именно здесь суть моих разногласий с римской знатью. Я по рождению принадлежу к этому сословию и знаю, что большинство наших сенаторов продолжает мыслить категориями одного лишь города Рима. Они боятся большого мира, хотя владеют им, а потому делают вид, будто все идет по-прежнему, будто другие страны и народы не имеют к ним отношения. Я преподнес им этот мир в корзине – поставил у их ног, а они в страхе отворачиваются. – Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. – Такова причина их неприязни к тебе. Для них ты иностранка, а все иностранное представляет собой угрозу. – Цезарь вздохнул. – Рим для меня как ребенок. Дитя, которое я люблю и которому хочу помочь, но оно убегает!

– Может быть, они просто растерялись, – сказала я, пытаясь объяснить ситуацию. – Перемены произошли слишком быстро. Ведь менее двадцати лет назад здесь никто и не задумывался о власти над Галлией. Сотни лет Рим оставался городом-государством и вдруг вырос в мировую державу. А виднейший полководец этой державы вступает в любовную связь с иностранной царицей. Тут поневоле голова кругом пойдет. Тебе нужно проявить терпение.

– Я и буду его проявлять. И проявляю!

В его голосе зазвучали нотки раздражения. Это касалось и меня, и его соотечественников. В последнее время настроение Цезаря стало весьма переменчивым.

Неожиданно он сел, насмешливо фыркнул и сказал:

– Этот пол слишком твердый. В римских домах не хватает уютных местечек, где можно как следует расслабиться. У нас только спальни да трапезные, а как насчет комнат для бесед и чтения?

– У нас на Востоке такие помещения есть почти в каждом доме. Пожалуй, я устрою нечто подобное и здесь. А ты познакомишь Рим с очередной иностранной новинкой.

– Ну, с одной новинки скоро предстоит снять завесу тайны, – промолвил Цезарь, вставая и потирая спину. – Пригласи Сосигена. Завтра мы встретимся здесь, и я раскрою тебе мой секрет.

Сосиген, знаменитый астроном и математик из Мусейона, приехал в Рим по настоятельной просьбе Цезаря. Во время триумфов я его почти не видела.

– Потому что он загружен работой, – пояснил Цезарь. – Я завалил его поручениями.

– Пока весь Рим отдыхал и развлекался? – удивилась я, и тут мне неожиданно пришла в голову мысль: – Скажи, твои проекты – огромные храмы, библиотека, театр – они ведь навеяны моим городом? Ты хочешь создать на Тибре новую Александрию?

– Может быть. Я выстрою для тебя мраморный дворец, точную копию дворца в Александрии, так что нам трудно будет определить, где мы находимся. Для нас все станет едино – и Рим, и Александрия. Мы избавимся от ограничений пространства и времени.