Судья Хернандес приказал:

— Огласите ваше решение.

Элиот с Остином поднялись, чтобы выслушать приговор.

Мужчина уткнулся в лист бумаги, не надеясь на свою память. Он так и не поднял глаз до окончания чтения.

— Мы признаем Остина Пейли виновным в сексуальном насилии с отягчающими обстоятельствами.

Я затаил дыхание, не смея поднять глаз. А если бы я сделал это, то увидел бы улыбающегося Остина, трясущего Элиоту руку, и решил, что мне изменил слух. Но Бекки с такой силой вцепилась в мою руку, что сомнений не было. Мы победили!

Я не мог выказать своей радости. Для любого гражданина вид торжествующего юриста невыносим. Присяжные могли оскорбиться, дай я своим чувствам волю, посмей просто улыбнуться или вскочить с места под возглас: «Да!» Я просто кивнул в их сторону, благодаря за выполненный долг, и сжал губы. Еще мгновение, и радость фонтаном готова была выплеснуться наружу.

Судья жестом подозвал меня к себе. Он не обращал внимания на ликующую публику. Глава присяжных все еще стоял, когда я вышел вперед.

— Спасибо, — повторил я вслед за судьей Хернандесом.

— Хорошо бы поскорее закончить, — тихо сказал судья, когда мы с Элиотом предстали перед ним. — Сколько свидетелей вы выставляете для определения наказания?

В свое время, не надеясь на победу, мы с Бекки на всякий случай обсудили и это.

— Человека два-три, ваша честь, — ответил я.

Судья даже не посмотрел на Элиота.

— Защита имеет право представить своих свидетелей, — буркнул судья. — Давайте закончим в понедельник. — Он отпустил нас. — Время позднее, славно потрудились, — объявил он. — Мы продолжим заседание в понедельник, в девять ровно.

И тут мне на глаза попался Остин. Он походил на оболочку воздушного шарика, из которого выпустили воздух. И стало ясно, каков он на самом деле. Он годами догнал Элиота. Из его груди с трудом вырывалось прерывистое дыхание. Я опасался, что его хватит удар. Но нет, это была игра на публику, присяжные должны были осознать, какую непоправимую ошибку они совершили. Ведь его еще ожидало определение наказания.

В зале началась заварушка. Репортеры, сметая все на своем пути, кинулись ко мне. Я ухватился за Бекки. Настал ее триумф. В случае поражения я бы прикрыл ее от позора, но сейчас она заслужила всеобщее внимание.

Я выдавил из себя несколько стандартных фраз о том, что состав присяжных вне всяких похвал, что они замечательно поработали. И тут подключилась Бекки:

— Факты, подготовленные нами для финального заседания, ни у кого не вызывают сомнения в определении меры наказания.

Я поразился суровости ее слов.

Итак, понедельник. Решается судьба Остина. В этот день горожане узнают о его детстве, а я буду требовать для него тюремного заключения, несмотря на смягчающие обстоятельства.