— На самом деле ты продолжал ходить туда, так?

— Да.

— Когда ты рассказал родителям? — спросил Элиот.

— Этим летом.

— Этим летом? Два месяца назад, три?

— Да.

— Сколько времени прошло с тех пор, как это случилось, Томми?

— Два года.

— Более двух лет, да, с мая девяностого года по август нынешнего года?

Томми пожал плечами.

— Что тебя заставило открыться? — Не успел Томми ответить, как Элиот добавил: — Они спрашивали тебя, случилось ли с тобой что-то в этом роде?

— Нет, — сказал Томми.

— Ты как-то не так себя вел? Твои мама и папа беспокоились за тебя?

— Протестую, — сказал я, наконец найдя причину. — Он не может свидетельствовать о том, что было у кого-то на уме.

Элиот также вскочил.

— Он наверняка знал, беспокоились ли его родители о нем, ваша честь.

— Поставьте вопрос соответствующим образом, — бесстрастно отозвался судья.

— Томми. — Элиот начал наступление. В его голосе появилась строгость. Он нахмурился и подался в сторону Томми, пытаясь сосредоточиться на вопросе. — Когда ты рассказал родителям, что случилось, они забеспокоились? Они казались взволнованными тем, как ты себя вел?

Томми опустил глаза, припоминая, когда родители в последний раз проявляли о нем заботу.

— Нет, — ответил он.