— Тем не менее, ты действительно не можешь сказать ничего определённого насчёт своих родителей, — с удовлетворением констатировал Читрадрива. — Значит, нельзя с уверенностью сказать, что хотя бы один из них не является гандзаком.
Карсидар думал долго и напряжённо (Читрадрива из какого-то необъяснимого чувства приличия перестал его слушать) и наконец вынужден был согласиться: да, пожалуй, нельзя исключить и эту возможность. При этом он немного погрустнел. Уловив изменение в настроении Карсидара, Читрадрива поспешил «порадовать» его следующим предположением:
— Ну полно тебе, не печалься. Я сказал лишь «например», но не сказал «обязательно». Возможно, ты и не гандзак. Ведь смотри: я полукровка, значит, вроде должен быть менее способен к тому, что вы называете колдовством, нежели другие гандзаки, поскольку в моих жилах течёт лишь половина крови анхем. Да, действительно, моя искра загорелась позже, чем у прочих. Однако большинство признаёт, что я как раз талантливее остальных, а никак не бесталаннее!
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Карсидар и, получив мысленный ответ Читрадривы, вновь принялся горячо, но безалаберно возражать:
— Да нет же! Ну и что? Подумаешь, существуют!..
— Именно, не подумаешь! Раз колдуны существуют и среди гохем, значит, и ты можешь быть одним из них, хоть и не пробуждённым к жизни, — веско возразил Читрадрива и поспешил добавить:
— Я имею в виду жизнь колдовскую, а не обычную.
— Почему же я не умею всего, что… болтают о колдунах? — задумчиво протянул Карсидар.
— Я вот тоже не умею всего, что болтают, как ты очаровательно выразился, — в тоне Читрадривы проскользнула насмешка. — Но кое-что у меня всё же получается. Чтение мыслей, например, или хайен-эрец… Да, ты верно подумал: меня тоже ничему не учили, и я дошёл до всего своим умом и своими стараниями; и тебя не учили, но ты до сих пор ничего не умеешь… То есть, я хотел сказать не умел, ведь теперь ты читаешь мои мысли, — поправли он себя с улыбкой. — Но ты упускаешь из виду одно немаловажное обстоятельство. Среди анхем я был презренным полукровкой, и мне оставалось либо сделаться лучшим из лучших и обрести таким образом уважение окружающих, либо навсегда остаться изгоем. А у тебя подобного стимула не было, ибо благодаря безвестному наставнику ты стал лучшим из лучших без всякого колдовства. Хотя…
Читрадрива улыбнулся ещё шире и сказал насмешливо:
— Хотя подумай хорошенько: если без всякого колдовства ты стал таким, как есть, то каким же могучим ты сделаешься, присоединив к имеющимся способностям дополнительные?
Карсидар представил, и Читрадрива вновь вынужден был мысленно защититься от наплыва его эмоций.
— Нет-нет, не так. В общих чертах верно, но в деталях ты, ясное дело, ошибаешься. Про колдунов болтают много вздорного, не слушай всего.
И тут естественные сомнения закрались в душу Карсидара. Почувствовав их разрушающее воздействие даже сквозь защиту, Читрадрива выложил ещё один, самый весомый с его точки зрения аргумент в пользу своего предположения:
— Да, в это трудно поверить, знаю. Когда я впервые почувствовал собственную искру, мне тоже с трудом в это верилось. Но при тебе есть одно вещественное свидетельство твоего предназначения. По твоим же собственным словам, оно было у тебя, сколько ты себя помнишь. Оно неразлучно с тобой, Карсидар! И оно говорит, что ты, возможно, колдун не только гораздо более сильный, чем я, но и посильнее всех анхем, вместе взятых.
Читрадрива резко выбросил вперёд руку и, указав на серьгу, тускло поблескивающую в пламени факела, сказал:
— Вот это свидетельство!
Карсидар вздрогнул, съёжился, обнял колени руками и заговорил, причём его голос странно вибрировал:
— Да, гандзак, ты действительно затронул самую неразрешимую загадку, над которой и я долго ломаю голову, причём ответа не нахожу до сих пор.
— В чём же загвоздка? В том ли, что серьга колдовская? Или же в том, что ты не можешь её снять? — ехидно спросил Читрадрива.