Проклиная нелепую затею Филимона, Владигор выскочил из дверей и в атрии столкнулся с приятелем нос к носу. Тот торопливо сдирал со своей головы венок из увядших цветов.

— Здесь становится опасно, — зашептал Филимон. — Самое время бежать в порт. Мой знакомый купец Теофан обещал выйти в море на рассвете.

— Я бы на его месте вышел сегодня вечером, — отозвался Владигор.

— Можно и сегодня вечером… — согласился Филимон. — Если он уже прослышал о смерти Гордианов.

В доме царила суета. Гости, узнав о случившемся, поспешно покидали триклиний. Не все друзья покойного обладали его выдержкой — многие самым банальным образом трусили. Какой-то толстяк, подобрав полы своей тоги, семенил к выходу, но у самой двери остановился — порог атрия переступил великан в доспехах и блестящем золоченом шлеме. Держался он так, будто его только что провозгласили императором, на самом деле это был всего лишь центурион. За его широкой спиной маячили шестеро — ночная стража, «неспящие», в чьи обязанности входило гасить пожары и ловить грабителей. Но, как видно, слава преторианской гвардии, приведшей к власти Максимина, помутила разум городских стражников, и они тоже решили поучаствовать в таком захватывающем представлении, как убийство императора.

— Именем Максимина Августа! — рявкнул центурион. — Где изменник Гордиан?

— Гай, ты еще вчера служил ему… — пробормотал толстяк, пятясь перед грозным воякой.

— Ты тоже изменник! — заорал центурион. — Максимин Август велит зашить тебя в шкуру вместе с голодными псами…

— Гордиан мертв, — отозвался кто-то из гостей.

— Проверить, — приказал центурион двум стражникам.

Бесцеремонно расталкивая гостей, те бросились в кабинет хозяина.

— Старик в самом деле удавился! — крикнул один из них, вернувшись. — Гай, нам здесь делать нечего.

Раздосадованный тем, что приходится убираться без добычи, центурион огляделся, ища, на ком бы сорвать свой гнев. Неожиданно его маленькие темные глазки вспыхнули, он оскалился как хищный зверь и повернулся к своим подчиненным:

— А где звереныш? Если Африканец и его сынок мертвы, есть ведь и еще один Гордиан. Мальчишка-то жив. Я спрашиваю, где Марк?

Все молчали. Даже толстяк, хотя зубы его при этом выбивали громкую дробь.

— Он должен быть здесь! — проревел центурион. — А ну-ка обыщите дом, небось прячется где-нибудь на кухне.

— Я не прячусь, — раздался срывающийся тонкий голос.

Владигор обернулся. Юноша лет четырнадцати или пятнадцати стоял в дверях, его огромные голубые глаза с ненавистью и презрением смотрели на центуриона. Тот был выше его как минимум на две головы, но юноша явно не боялся наглеца. Если бы он мог, то убил бы его не задумываясь. Но силы были не равны, и юноше оставалось лишь с достоинством принять смерть. На нем не было тоги, хотя по возрасту он уже имел право ее носить, — лишь белая туника из тончайшей шерсти, сколотая на плечах золотыми фибулами и перехваченная в талии кожаным ремнем. В руке он сжимал меч, но вряд ли собирался драться. Скорее всего, он готовился всадить его себе в горло, чтобы последовать вслед за отцом и дедом в мрачное царство Плутона, когда поднятый в доме шум отвлек его. В нем возобладало мальчишеское любопытство, ибо он еще не успел стать взрослым, хотя и снял свой детский оберег. Одним словом, он решил отсрочить самоубийство…

— Пожалуй, я пошлю его голову в подарок Максимину… — хмыкнул Гай и шагнул вперед.

Он даже не обнажил меч, а лишь вытянул руки, будто намеревался задушить мальчишку. Гордиан попятился, выставил вперед клинок. Гости кинулись врассыпную к многочисленным дверям атрия. Стражники улюлюкали им вслед и кричали, словно присутствовали на представлении в театре. Один из солдат кольнул мечом толстяка, и тот пронзительно взвизгнул.