В 1845 году после долгих переговоров с М.П. Погодиным Киреевский взялся за редактирование (по просьбе московских друзей-славянофилов) основанного Погодиным за четыре года до этого журнала «Москвитянин». Дело шло трудно. И вот, выпустив три номера и составив четвертый, Киреевский захворал, отказался от редакторства и уехал в Долбино. Этот четвертый номер, напечатанный уже Погодиным, почти весь был занят рукописью, переданной Киреевскому старцем Макарием: «Житие молдавского старца Паисия Величковского» с прибавлением нескольких писем этого великого святого, наставника монашества.
Старец Макарий, внимательно следивший за деятельностью Киреевского, сожалел о том, что тот прекратил редактирование «Москвитянина». Он писал незадолго до этого: «Издание журналов “Маяка” и “Москвитянина” идет в духе религиозном… Последнего издатель мне знаком — г-н К[иреевск]ий. Но, к сожалению, он, по болезни своей, оставляет оный на попечение других, а он имел надежду провести религиозное и нравственное направление и соединить их, как и необходимо, с наукою, тогда как в ученом мире наука непременно разъединяется с религиею. Это, пройдя опытом, он хотел доказать убеждением»173. Безусловно, написанное здесь отцом Макарием есть отзвук бесед с Киреевским.
Игумен Моисей и старец Макарий решили выпустить напечатанное в «Москвитянине» житие преподобного Паисия отдельной книгой с прибавлением его сочинений и портрета. Это дело они поручили Наталье Петровне и даже послали ей деньги на печатание. 7 мая 1845 года игумен Моисей писал из Оптиной Наталье Петровне: «Получив почтительное Ваше писание от 26 апреля с возвращением денег, посланных на напечатание по желанию нашему из журнала “Москвитянина” особо — жизни и писем блаженного старца Паисия, которое достопочтеннейший супруг Ваш Иван Васильевич, купно и Вы, благоволили вменить себе во утешение — напечатать безденежно и доставить к нам просимое количество, я приятною обязанностию поставляю принести Вам и супругу Вашему глубочайшую признательность за таковое Ваше благожелательство к душевному назиданию многих» (старец Макарий приписал здесь: «Примите и от меня, почтеннейшая Наталия Петровна, усерднейшие благодарения за память Вашу; жалею о болезни Ивана Васильевича, дай Бог ему крепости, силу и разум в подвиге его издания»)174.
В 1846 году, в марте, а потом в июле старец Макарий навещал Киреевских в Долбине. При одном из этих посещений он в разговоре «коснулся о недостатке духовных книг для руководствующихся в деятельной христианской жизни». А в январе 1847 года оптинский летописец записал: «Благоволением Премилосердого Господа, за молитвами святых отец наших, окончено в сем генваре месяце печатью книги под заглавием: “Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского. С присовокуплением предисловий на книги св. Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником, старцем Василием Поляномерульским, о умном трезвении и молитве”. Издание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Москва: В Университетской типографии, 1847. <…> Сии душеполезные, в особенности для монашествующих, рукописи хранились в Оптиной пустыни: у отца игумена Моисея, у скитоначальника иеромонаха Макария, а некоторые от отца архимандрита Игнатия Брянчанинова — настоятеля Санкт-Петербургской Сергиевской первоклассной пустыни, и от отца архимандрита Макария — настоятеля Болховского монастыря. Отец игумен Моисей со скитоначальником иеромонахом Макарием, призвав Господа на помощь, переписавши рукописи, представили в Московский духовной цензуры комитет в прошлом 1846 году чрез посредство профессора Московского университета Степана Петровича Шевырёва и белёвского помещика Ивана Васильевича Киреевского с супругою его Натальею Петровною, которая также имела в хранении полезные рукописи. Эти же благочестивые особы имели всё старание и попечение, находясь в Москве, в получении из цензуры, в печатании, они же были и корректорами, а притом, как скоро напечатывался лист оной книги, каждый лист корректированный тотчас пересылали чрез почту в скит к иеромонаху Макарию, который, просмотревши и сверивши с подлинными рукописями, сообщал им о оказавшихся в печатном листе погрешностях; по окончании всей книги печатанием и погрешности напечатаны. <…> В Оптину несколько экземпляров доставлено 31-го числа сего же генваря. Душеполезные и назидательные сии книги поднесены от настоятеля отца игумена Моисея при письмах: Московскому митрополиту Филарету, Киевскому митрополиту Филарету, многим архиепископам, епископам и знатным особам, благоволящим к Оптиной обители… <…> Г-н Киреевский Иван Васильевич был редактором журнала “Москвитянин”, и по христианскому благочестию, в особенности супруги его Натальи Петровны, расположены ко многим обителям и к монашескому [сословию]»175.
11 января старец Макарий писал Киреевским: «Все действия Ваши по сему предмету доказывают Ваше великое усердие к сообщению полезного ближним. Я не буду Вас благодарить, да Вы и не ищете благодарности; польза, которую могут получить кто-нибудь из близких, уже есть Вам воздаяние; Господь даровал Вам сие благое произволение… Что мне остается делать? Аще и недостоин есмь, но молить Господа о ниспослании Вам благоденствия и спасения. Судьбы Его нам неисповедимы»176.
Едва окончено было первое издание книги, как возник вопрос о втором. Началась переписка об этом со старцем Макарием. В это время Иван Васильевич Киреевский уже духовный сын старца. Деловая часть его писем в Оптину всегда оканчивается личными вопросами. «Окончив о книге, — пишет он, например, в январе 1847 года, — позвольте мне предложить Вам просьбу о себе самом: я желал бы говеть в этот пост и приобщаться Святых Таин, но не смею этого сделать без Вашего разрешения. Благословите ли Вы мне, батюшка, или прикажете отсрочить?»177.
Отец Макарий пишет Ивану Васильевичу 8 февраля того же года: «Старание Ваше и содействие ко второму изданию книги Жития старца Паисия и трудов его доставило нам большое душевное утешение; а еще и другие труды его и переводы по общему нашему желанию имеем в виду к изданию… На прошедшей почте я писал к Наталье Петровне, какие мы предполагаем статьи к напечатанию, а Вы еще прибавьте имеющиеся у Вас… Я послал к Вам 4-го числа рукопись полууставную святого Марка Подвижника 8 Слов, но не знаю, годится ли с оной печатать гражданским шрифтом? Ожидаю уведомления. Когда годится, то пришлю и Феодора Студита такого же письма. Симеона Нового Богослова 12 Слов списаны, когда успею прочесть, то на сей почте пришлю; а житие надобно писать. Житие Григория Синаита пишут. Максима по вопросу и ответу также пишут; и Симеона Евхаитского тоже… Варсануфия Великого есть у нас книга, писанная четким письмом простым, только под титлами, — когда это не помешает, то пришлю оную… Испрашивая на Вас Божие благословение, с почтением моим остаюсь недостойный Ваш богомолец многогрешный иеромонах Макарий»178.
Летом и осенью 1847 года отец Макарий несколько раз бывал у Киреевских в Долбине. С ним в это время ездили туда рясофорный монах Пётр (Григоров) и иеромонах Антоний (Бочков)179.
Киреевский, оставив светскую литературу, обдумывает статьи, в которых он скоро начнет опровергать западные основы духовности и просвещения. Он еще не знает, что у него получится — книга или ряд статей. Но ему кажется, что он может дать основания для православной философии, отменяющей все протестантско-католическое любомудрие, опирающейся на творения святых отцов Церкви. Он чувствует, что тут недостаточно одной умственной работы, обдумывания, изучения, что здесь нужен аскетический труд над своим внутренним человеком, молитва ко Господу и всем святым о вразумлении. «Ибо православно верующий знает, — замечает он, — что для цельной истины нужна цельность разума»180.
«В Церкви Православной, — пишет Киреевский, — отношение между разумом и верою совершенно отлично от церкви Римской и от протестантских исповеданий. Это отличие заключается, между прочим, в том, что в Православной Церкви Божественное Откровение и человеческое мышление не смешиваются; пределы между Божественным и человеческим не переступаются ни наукою, ни учением Церкви. Как бы ни стремилось верующее мышление согласить разум с верою, но оно никогда не примет никакого догмата Откровения за простой вывод разума… Никакой патриарх, никакое собрание епископов, никакое глубокомысленное соображение ученого, никакая власть, никакой порыв так называемого общественного мнения какого бы то ни было времени не могут прибавить нового догмата, ни изменить прежний»181.
Зиму 1848/49 года Киреевские проводят в Москве, занимаясь оптинскими изданиями. Иван Васильевич трудится больше над рукописями, читая их, сверяя текст, делая уточнения перевода, составляя указатели. Наталья Петровна хлопочет о закупке бумаги, ведет денежные расчеты, ездит в типографии — Университетскую на Страстном бульваре или В. Готье в Большом Кисловском переулке, пишет деловые письма, по поручению отца Макария рассылает некоторые книги по указанным адресам, отправляет экземпляры в Оптину… Вместе с супругом или одна посещает она митрополита Филарета, бережно опекавшего оптинское издательское дело, — владыка принимает участие в подготовке рукописей, в окончательной их отделке.
Осенью 1849 года Киреевские построили в версте от долбинского своего дома, в лесу, избушку-келию на четыре комнаты — для приезда монашествующих, чтобы они имели свободу проводить время как им нужно, не завися от хозяев. Снабжая их всем необходимым, Киреевские посещали их здесь лишь по их приглашению и в назначенное ими время. С 15 по 19 декабря этого года пребывал в этой избушке старец Макарий со своими помощниками из Оптиной. Приглашая своих духовных чад на чашку чая, он беседовал с ними не только о издательских делах, но и о духовных вопросах. В феврале следующего года он опять здесь. Киреевские поднесли ему в дар старинную копию Владимирской иконы Божией Матери (через десять лет, умирая, отец Макарий благословит вернуть эту икону Киреевским).
16 мая отец Макарий пишет Киреевскому в Петербург, где он был по делам, из Долбина: «Христос воскресе!.. Пишу из лесного домика к Вам, почтеннейший Иван Васильевич; Наталья Петровна с детьми и со всеми посетили меня: и сами себя, и меня угощают чаем. Господь да помянет любовь Вашу и усердие ко мне, грешному»182.
Сохранились благодарственные письма архимандрита Моисея к Киреевским за неоднократную присылку в Оптину подвод с зерном и картофелем. Прислана была однажды даже простая мебель, сделанная долбинскими столярами.
В 1852 году проездом в Троице-Сергиеву Лавру был в Москве старец Макарий. Остановился он в доме Киреевских у Красных ворот. Старец в первый же день — 13 мая — побывал у митрополита Филарета. Отец Макарий был не один, ему сопутствовал послушник Иоанн Половцев (вскоре монах Ювеналий, будущий архиепископ Литовский и Виленский). «Мы много обязаны нашим хозяевам, — писал отец Макарий, — совсем отдельные комнаты и особый вход, лошадь, экипаж, о столе нечего и говорить»183. В том же письме старец отвечал на какие-то замечания своего адресата по поводу новой статьи Киреевского, напечатанной в «Московском сборнике», изданном славянофилами; статья называется «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России», и ее написание, как и написание последующих работ Ивана Васильевича, было благословлено старцем Макарием. «Касательно статьи И.В. К[иреевско]го, — писал старец, — на замечание ваше я не могу согласиться с вами: по моему мнению, довольно он показал ложное просвещение Европы, одобрил нашу Русь, указал, где искать источники просвещения: в Православной Церкви и в учении святых отцов, а не в западных философах. Я даже не понимаю, в чем вы находите, нужно было ему пустить глубже перо свое»184.
По совету старца Киреевский начал вести дневник; 15 мая на первой его странице отец Макарий собственноручно написал свое благословение, очень мелким полууставом. Первые записи — о беседах со старцем на духовные темы по поводу подготовки рукописей к изданию. В то время готовились писания святых Варсануфия и Иоанна, Исаака Сирина, шли корректуры; о посещении московских храмов. Иван Васильевич часто бывает на службах один или с детьми и с Натальей Петровной. В дневнике много глубоких размышлений. Так, 24 августа 1852 года Киреевский писал: «Вера не противоположность знания; напротив: она его высшая ступень. Знание и вера только в низших ступенях своих могут противуполагаться друг другу, когда первая еще рассуждение, а вторая — предположение»185.
Летом 1852 года митрополит Филарет благословил отца Макария и Киреевского сделать русский перевод с церковнославянского Слов преподобного Исаака Сирина (с рукописи преподобного Паисия). Вместе с тем Киреевский откровенно писал отцу Макарию, что русский перевод много теряет против церковнославянского. «…В славянском переводе смысл полнее не только от выражения, но от самого оттенка слова, — писал он. — Например, у Вас сказано: “Сердце, вместо Божественного услаждения, увлечется в служение чувствам”. В славянском переводе: “Рассыпается бо сердце от сладости Божия в служение чувств”…»186.
Старец отвечал: «Я согласен с вами, что перевод старца Паисия гораздо превосходнее во всем против русского, и, собственно, для моего понятия не надобно другого… Славянское наречие часто заключает в себе что-то великое, высокое и таинственное, а на русском языке никак нельзя выразить вполне. И я с своей стороны согласен бы был во многих случаях оставлять славянские слова, выражающие высокий смысл… Но то, что книга переводится на русский язык, заставляет иногда уступить необходимости»187.
Этим летом Наталья Петровна хлопотала и еще об одном важном деле. Обитель долгое время арендовала большой луг у реки Жиздры, сенокос. Это так называемая Пустошь Прость, сорок шесть десятин. На этом пространстве находились три небольших озерца и дубовая роща. В конце июня 1853 года летописец скита отметил, что наконец Оптина пустынь получила этот луг в свое полное владение.
К ноябрю 1853 года была отпечатана под наблюдением Натальи Петровны книга святого Максима Исповедника «Толкование на молитву Отче наш и Слово постническое». Игумен Моисей, получив экземпляры книги, писал Киреевской: «Неутомимые труды и хлопоты ваши в издании душеполезных книг для Оптиной пустыни благодетельны и вечно обязательны за душевную пользу всех жаждущих и ищущих спасения, а паче монашествующих»188.