– Тем более что зрелища мы производим сами, – отозвалась Леля и прихватила зубами лоснящуюся маслину. С блаженством сжевала ее и покосилась на Милу. – Мил, пожертвуешь?
Мила с готовностью протянула ей свой сельдерей. Даня скривился, похлопал Лелю по плечу – в жесте была опаска, скрытая под слоем наигранного панибратства, так, хорохорясь, протягивают руку к дикому животному:
– Ты не приболела? Ты же ненавидишь сельдерей.
– Я ненавижу, когда кто-то лучше меня знает, что я ненавижу, – мирно отозвалась Сафина.
Присутствия Ники на фуршете не требовалось, но и уходить ей не хотелось. Пока все были увлечены спонсорами и перспективами, которые еще могли ускользнуть, обнажая оползающий обрыв, она пользовалась случаем, чтобы вдоволь насмотреться на Кирилла. Издалека это было безопасно – и волнительно. В нем, в его расслабленности, непривычно мягких, будто бы усталых жестах, в том, как небрежно он держит витую ножку бокала, рассуждая о новой постановке, как отпивает шампанское, над поверхностью которого брызги от лопающихся пузырьков скачут точь-в-точь как блохи, – в нем не было ничего ни от просителя, ни от обиженного сироты. Ничего от того бывшего Кирилла, только теперешний. Другой.
Улучив подходящий момент, Липатова пустила в ход тяжелую артиллерию:
– А теперь, если позволите, наша Римма устроит вам небольшую экскурсию за кулисы.
– «Римма в Закулисье», – заулыбался один из гостей неуклюжему каламбуру. Римма взглянула на него благосклонно.
– Хорошо что не «Римма туда и обратно», – фыркнул проходивший мимо Ники Даня Трифонов, говоря будто сам с собой. Ника сделала большие глаза, призывая к приличиям, а Даня ухмыльнулся во весь рот.
Глядя на Корсакову, проворно постреливавшую глазками то в одного, то во второго гостя, Ника гадала, что по поводу ее флирта думает Кирилл. Конечно, актриса не выходила за рамки дозволенного, однако сигналы ее считывались так же легко, как и всегда, – казалось, они лежат в самой ее природе, безыскусные, необдуманные и потому особенно разрушительные. Любой мужчина на месте ее возлюбленного не преминул бы показать, что эта женщина принадлежит именно ему. Любой, но не Кирилл. Он все так же невозмутимо взирал на происходящее, шутил, болтал с коллегами, перемещаясь от одного кружка к другому. Ни беспокойного взгляда не бросил он, ни властного жеста не позволил, ни ревнивого слова, намека – ничего. То ли он настолько в Римме уверен, то ли – не так уж сильно влюблен?.. А вдруг? Никино сердце предательски заворочалось под прутьями ребер, и в межреберье проросла луговая овсяница и мятлик.
Процессия удалилась с Риммой во главе. В полутемном фойе та очаровательно рассыпчато засмеялась, и один из гостей ослабил узел галстука. Выглядело это будто ему не хватило воздуха, и Ника улыбнулась уголком рта. Потом по укоренившейся, определенно вредной привычке поискала Кирилла. И вздрогнула. Кирилл стоял на другом конце буфета, подперев спиной стену и скрестив на груди руки, и смотрел на Нику. Она покосилась вправо, влево – а ну кто-то стоит рядом, и это внимание обращено на другого, но нет: Кирилл протянул свой взгляд именно ей. Склонив голову набок, по-птичьи, до невозможности напоминая умного грача или ворона, он изучал ее неторопливо, обстоятельно и, как ей почудилось, чуть насмешливо – или это игра света? Ника проворно опустила глаза, стараясь выглядеть незаинтересованной, но не удержалась и посмотрела снова. Ее смятение во взгляде – как приглашение: скрещенные руки тут же расплелись, Кирилл легко оттолкнулся от стены и направился прямиком к ней.
Ника запаниковала. Мгновенно пересохло горло, и рой мыслей пронесся пустынным ветром, оставив колючие песчинки. Не дожидаясь, когда намерение Кирилла станет очевидно кому-нибудь еще из присутствующих, Ника развернулась и вышла из буфета, за порогом едва не сорвавшись на бег.
– Я сказала «нет», Борис! Мы это уже проходили.
– Ну Лариска…
Ищущая убежища Ника чуть не наскочила на Стародумова, который, стоя за углом коридора, просил о чем-то жену. Та была непреклонна, и Ника почувствовала, что раздражение худрука самым краешком зацепило и ее.
– Простите, – пробормотала она, проскальзывая мимо супругов. Лариса Юрьевна нервно дернула подбородком и, не дав Нике отойти подальше, прошипела мужу:
– Езжай домой, если не можешь держать себя в руках! Ведешь ты себя совершенно не комильфо! Никакой выпивки.
Ника поспешила запереть за собой дверь каморки. Она долго не могла отдышаться, думая о внимательных глазах Кирилла. Что он хотел ей сказать? Она и желала узнать это, и боялась. И уже чуточку сожалела о бегстве. Но так все же лучше – не попадаться.
Она уже не вернулась в буфет, просто не осмелилась. Трусиха. Какая-то часть ее ждала, что Кирилл вот-вот постучит в дверь, или заглянет в окошко, или словно невзначай пройдет мимо кассы, но ничего этого не произошло. И Ника, снова ругая себя за глупость, предпочла уйти.
На улице царило безмолвие.