На пожелтевшем от времени листе детскими каракулями, ручкой с расплывающимися чернилами написано, что «5 лютого 1933 року» состоится «величезний концерт» молодого советского пианиста, лауреата 1 премии 1-го Всесоюзного конкурса в Москве Эмиля Гилельса, «только что повернувшегося из закордонного турнэ»… В программе: Бах-Бузони. Чакона. Бетховен. Соната № 23. Шуман. Симфонические этюды. Шопен. 6 этюдов, 2 мазурки, вальс. Равель. Виселица и Токката. Лист. 2 этюда (Паганини).

От этого документа берет оторопь. Если сразу поверить тому, что это написано восьмилетним ребенком, то… Откуда он знал?       1 премия 1-го Всесоюзного конкурса в Москве, да еще 1933 год?! Тогда и близко никто не мог знать о том, что вообще состоится такой конкурс. Ему, что, сверху диктовали? Наверное, это все-таки было написано позже, когда он уже что-то мог знать – ну, когда конкурс уже был хотя бы объявлен, или после него… Вот и 1933 год подправлен – под ним явно 1932-й…

Но подправлен год теми же чернилами, что и написано остальное, и еще такие же помарки есть, буквы неровные, писал явно ребенок. И, главное, невозможно представить, чтобы это написал – про свою будущую первую премию – взрослый мальчик, начавший готовиться к уже объявленному конкурсу; из суеверия, осторожности не предсказал бы себе первую премию; да и почему тогда 5 «лютого», т.е. февраля, когда конкурс на самом деле был в мае? И тем более невозможно представить, чтобы он это хвастливо писал после конкурса: тогда непонятен и февраль, и «только что повернувшегося из закордонного турнэ» – после конкурса никакого зарубежного турне на самом деле не было; впервые Гилельс выехал за границу в 1936 г., первое небольшое турне было в 1938; и только после войны им уже не стало числа… И афиши после реальной победы на конкурсе он сам себе уже не рисовал, это делали в типографиях, и на украинском языке не стал бы писать… Не написал бы юноша и того, что начало концерта «ровно в восемь с половиной вечера».

Нет, невозможно иное объяснение, кроме того, что это писал ребенок. Может быть, это было не в 1924 г., а чуть позже; но явно в двадцатые годы, об этом говорит детская наивность во всем, что не касается собственно музыки. Напрашивается сопоставление со знаменитой характеристикой, данной ему Я.И. Ткачом, когда мальчику было девять лет. Может быть, именно она подтолкнула его к сочинению такой афиши?

Во всяком случае, поражает точность выполнения задуманного. Он мечтал стать знаменитым пианистом – и стал им; он знал, что бывают конкурсы, и что главный, Всесоюзный, когда-нибудь состоится не где-нибудь, а в Москве – и такой конкурс состоялся; что он, Эмиль Гилельс, получит на нем 1-ю премию – и получил; что он отправится в зарубежные турне – и отправился, объездив весь мир; он поставил на афише год своего шестнадцатилетия, видимо, узнав, что именно это считается «взрослостью»: 1932-й. Но взрослые, вероятно, сказали – тебе в начале 1932 года еще не исполнится 16 лет, тебя не допустят к конкурсу. И он подправил: 1933-й. Это время, когда для него наступало первое совершеннолетие. Именно на этот год он запланировал себе всесоюзную победу; именно это он потом на самом деле и совершил.

И, кроме демонстрации потрясающей интуиции (откуда ему диктовали? Не оттуда ли, откуда и «диктовали» музыку?) и явного очень раннего честолюбия, подкрепленного ясным умом и сильнейшим характером (все, что мальчик наметил в детстве – выполнил!), афиша вдребезги разбивает сказки об ограниченности его семьи, первого учителя, неразвитости его самого… Он уже в детстве знал Чакону Баха-Бузони; он тогда уже выделял «Аппассионату», видимо, чувствуя, что будет ее гениально играть; знал Симфонические этюды Шумана, которые пройдут через всю его жизнь, этюды Листа по Паганини… А многие ли в СССР в двадцатые годы знали «Виселицу» и «Токкату» Равеля, вообще подозревали о существовании этих пьес? Если родители были далеки от искусства, если Ткач, кроме этюдов, ничего не знал – откуда знал Эмиль? Кстати, «Виселица» из всего упомянутого в афише – единственное, чего он потом никогда играть не будет, по крайней мере, на сцене; это еще один довод в пользу того, что афиша вымышленная.

Не стоило бы, наверное, уже останавливаться на такой мелкой подробности, что он с детства, как следует из афиши, свободно писал по-украински… Но об этом нигде не упоминали. Подразумевалось только, что некоторые другие пианисты были полиглотами, но не Гилельс. Считалось, что он и за границей общался лишь с помощью переводчика. Только когда вышла книга Ф. Мора, вдруг оказалось, что Гилельс свободно владел немецким; далее, от В. Афанасьева, мы узнали, что он говорил по-английски. Вот теперь еще и украинский. Конечно, это естественно: он рос в этой среде; наверняка по этой же причине он знал идиш. Но – знал! И нигде ничего этого не показывал, не блистал при случае иноязычными фразами – просто говорил на том языке, на котором было нужно.

Это все – только один документ из множества. Биографию Гилельса мы постепенно начинаем узнавать только к его 90-летнему юбилею.

90-летию Гилельса был также посвящен фестиваль в г. Кольмаре (Германия), организатором которого выступил Владимир Спиваков и на котором играли Григорий Соколов, Валерий Афанасьев и другие замечательные музыканты; была создана выставка, посвященная Эмилю Григорьевичу, а въезжавших в город приветствовал огромный щит с портретом Гилельса.

Однако Кольмар, к сожалению, находится не в России. Открытие портала также стало возможным лишь благодаря тому, что Интернет-технологии имеют транснациональный характер, и существующие «мнения» внутри России не смогли здесь оказать запрещающего влияния. В том же, что такие запрещающие объективное освещение искусства Гилельса силы, и достаточно могущественные, существуют, нет уже никакого сомнения.

Берем подборку материалов к 90-летнему юбилею Гилельса (кстати, немногочисленных). Заголовки газетных и интернетовских публикаций: «Великий и недооцененный»; «Гилельс выходит из тени». Почему, как дозволено было, чтобы Гилельса недооценили? Кто посмел загнать его в тень?

Такое положение возникло не сегодня: еще в статье Л.Е. Гаккеля «Размышления о Гилельсе», впервые опубликованной в 1986 г. к 70-летию безвременно ушедшего артиста, есть строки, одновременно и прекрасные, и очень многозначительные: «…немного соткалось в воздухе 50-х годов творений такой очищающей, такой умиротворяющей красоты, такого исцеляющего совершенства, как исполнение Гилельсом бетховенских фортепианных концертов. Оно, это творчество, навеки должно войти в нашу духовную историю, да оно и вошло – даже если об этом не знают или не хотят знать (выделено мной – Е.Ф.)»¹²³. Не хотят знать?

Московская консерватория достойно почтила память своего великого профессора: она посвятила Гилельсу фестиваль из шести концертов, устроила экспозицию. Но филармония, в которой он работал несколько десятилетий, которой приносил всемирную славу и в кассу которой, между прочим, по возвращении из зарубежных поездок неизменно сдавал гигантские суммы, промолчала.

В цикле передач на канале «Культура», посвященных 140-летнему юбилею Московской консерватории, имя Гилельса вообще не прозвучало ни разу. Передача о конкурсах была; Брюссель прозвучал (без Гилельса), Всесоюзный конкурс 1933 года прозвучал – снова без Гилельса! Г.Б. Гордон уже обращал наше внимание на то, что музыковед А. Парин умудрился изъять из биографии Гилельса Брюссель, оставив один Всесоюзный конкурс (и таким образом уравняв его в конкурсных достижениях с Рихтером)¹²⁴. Теперь изъяли и его! Складывается впечатление, что фильм делали те же умелые «ретушеры» действительности, которые так активны в последние десятилетия во всей музыкальной публицистике.

К самому юбилею Гилельса канал «Культура» показал только две короткие передачи. Почему так, почему было не показать серию из всех сохранившихся видеозаписей?

В.В. Горностаева в цитировавшемся интервью¹²⁵ повторяет, что Гилельса недооценили. А вот выдержки из интервью Т.А. Алиханова «Газете»: «Должен сказать с гордостью и в то же время сожалением, что 90-летие Эмиля Григорьевича Гилельса в Москве сегодня отмечаем только мы (и еще ЦМШ). Почему-то дата, связанная с таким великим артистом ХХ века, оказалась в тени. В этом есть огромная несправедливость – как и во всей ситуации, сложившейся вокруг Гилельса. Сейчас за границей его имя окружено огромным почетом, у нас же это совсем не так: имело место столкновение двух великих имен, Гилельса и Рихтера, был произведен искусственный водораздел между ними, тогда как они призваны быть именно вместе, свидетельствуя о высочайшем взлете нашего исполнительского искусства.

– Как возникло это ложное противопоставление Рихтера Гилельсу?

– Это произошло не без вины Генриха Густавовича Нейгауза – великого учителя обоих пианистов. Он способствовал раздуванию ситуации и настолько выпячивал Рихтера на фоне Гилельса, что это сыграло свою роль, а человек он был авторитетный. Характерно, что одна известная пианистка недавно сказала мне: “Ты знаешь, я недавно послушала пластинку Гилельса – как хорошо он играет!” – “А для тебя это такая неожиданность?” – спрашиваю я ее. – “Ты на его концерты ходила?” – “Нет“, – отвечает она. – “А отчего?” – “Ну, ты же знаешь, – говорит она, – как мы жили: есть Рихтер, а вокруг него остальные”»¹²⁶.

Сегодняшняя ситуация, когда существуют некие силы, запрещающие объективное освещение одной из величайших фигур в пианизме и вообще нашей культуре, когда энтузиастам удается прорвать заслон запретов только большими усилиями, абсурдна и недопустима. Общаясь с коллегами, молодыми музыкантами, просто любителями музыки, свидетельствую: люди просто боятся говорить правду. Почему-то у нас разрешено только восхвалять Рихтера. Замечу, что поклонники Гилельса никогда не позволяют себе сказать нечто негативное в адрес Рихтера; они, напротив, всегда подчеркивают равновеликость обоих музыкантов, значение их обоих для нашей культуры. С другой стороны поведение, увы, – совершенно противоположное.

Удивляет такая распространенная позиция: любая попытка защитить имя Гилельса, определить его истинную величину, воспринимается как… нападки на Рихтера, с неизбежно сопутствующими возгласами и рассуждениями о том, как велик Рихтер, а вот пишущие о Гилельсе этого якобы не признают. Да почему? Читайте слова самого Рихтера, их много, в разных книгах: «Среди людей примерно моих лет класс Нейгауза посещал Эмиль Гилельс. Это был сложившийся музыкант и превосходный пианист. Он первым исполнил Восьмую сонату Прокофьева. Я сидел тогда в зале и нашел его исполнение попросту блистательным. Что касается Третьей сонаты того же автора, то его игра была настолько великолепна, что я отказался исполнять ее. Я чрезвычайно люблю эту сонату, но, услышав, как ее играет Гилельс, я понял, что мне нечего добавить». «…Эмиль Гилельс, при его исключительной одаренности…». «Гилельс великолепно играл ее [Восьмую сонату] в своем сольном концерте…». «Гилельс очень серьезно и по-бетховенски чувствует этот концерт [Четвертый Бетховена]. Безупречен технически и в звуковом отношении»¹²⁷. В другой книге: «Гилельс так “отгрохал” d-moll’ный концерт Брамса, что эту тему я для себя закрыл»; «А Гилельс? Попробуйте так сыграть “Тридцать две вариации”!»¹²⁸.