Прохор отцепил и связал вместе все имеющиеся поводья, вожжи, ремешки от упряжи, от ружья и даже от порток. Получившейся верёвкой он одним концом обвязал коня, а другой протянул до ближайшего, хоть и чахлого, но твёрдо стоящего у берега дерева. Нашёл длинный крепкий дрын[60] и закрепил на нём свободный конец верёвки. Уперев дрын через дерево, он соорудил простейший, но эффективный рычаг.

На этот раз воспрянувший духом Орлик сразу понял, что человек пришёл на помощь и пытается что-то сделать, чтобы вытащить его из беды. Он терпеливо ждал и, когда Прохор сильно натянул жердиной верёвку, собрался с силами и тоже рванулся к берегу. Невероятно, но первая же попытка увенчалась успехом. Орлику удалось вырваться из вязкого плена, и он, боясь остановиться, со всей мочи рванул к спасительной твердыне под ногами.

После изнуряющего физического и нервного напряжения человек и животное нуждались в передышке. Выбравшись на сушу, Прохор в изнеможении упал на вереск. Близкие заросли багульника дурманили голову своим едким запахом. Долго тут не полежишь! Да и разлеживаться было некогда: предстояло ещё одно дело, как быть с которым Прохор ещё до конца и не определился. А время шло. «С одной совладал. Не упустить бы другую…» — со злостью подумал он и, превозмогая усталость, заставил себя встать…

Подъезжая к избушке, Прохор ещё издали уловил запах гари. Заволновавшись, он подстегнул и так измученного Орлика. «Неужто запоздал?!» — пронеслось у него в голове.

Жаждущий полной расплаты, Прохор опасался, что за то время, которое он потратил на Химу, сюда могли добраться озлобленные мужики и учинить расправу над Яниной. Без него! А ему очень хотелось заглянуть в глаза той, которой он верил, которая так коварно и подло поступила. А ещё больше Прохор опасался, что эта хищная притворщица и вовсе скроется безнаказанно.

Подъехав поближе к пылающей избушке, он перевёл дух: его опасения не подтвердились. Ни одно, ни другое.

Старенькое небольшое строение с гулом и потрескиванием разгоралось всё больше. Тушить было уже поздно, да и ни к чему.

Чуть поодаль стояла девушка и сквозь слёзы смотрела на бушующее пламя. Для неё горела не избушка, не кров — горели мосты, связывающие её с мучительным прошлым! И девушка сама, без малейшего сожаления, сжигала эти мосты, чтобы больше никогда не возвратиться к такой жизни, в которой существовала последнее время. За исключением только встреч с Прохором.

Стекая крупными каплями, слёзы оставляли светлые разводы на задымленном и перепачканном лице Янинки. В который уж раз она проклинала судьбу, забросившую её к чёрту на кулички, в эту убогую избушку; проклинала свою мать-колдунью, совратившую её заняться колдовством и приложившую, должно быть, своё чёрное умение к гибели мальчугана; проклинала всё, что привело к такому печальному концу! И лишь за встречи, проведенные с Прохором, Янинка мысленно благодарила Бога! Да, именно Бога, потому что она чувствовала: любовь между ними зажглась по воле божьей, и все привороты да наговоры были тут ни при чем.

Подпалив избушку, Янинка тихо плакала, а опустошенная и израненная её душа в отчаянии терзалась. Девушка стояла на распутье и ещё не знала, что ей делать дальше, куда и к кому податься. Полное одиночество и неизвестность пугали. Ей было страшно и горько. Как же хотелось прильнуть к сильной груди и найти успокоение, защиту, хотелось, чтобы её пожалели. Но такое участие она могла принять только от одного человека, которого, видимо, ей уже, не то что не вернуть, а даже и не увидеть на прощание.

Рев пламени и горестная отрешённость Янинки позволили Прохору незаметно приблизиться к девушке сзади. Остановившись, он долгое время пребывал в нерешительности. Ему хотелось заглянуть в серые глаза, но что он там увидит! В последний момент Прохор сокрушённо осознал, что, если он заговорит с Янинкой или хотя бы встретится с её взглядом, он не сможет исполнить намеченное. Да и полной уверенности в её заклятиях на сына теперь почему-то уже не было. Но всё же это была одна колдовская кровь: мать ведьма — и такая же дочь! Они обе виновны в его горе! И обеим должно быть возмездие!

Решив лишний раз не бередить себе душу и поскорее поставить точку на колдовской семейке, Прохор вскинул ружьё. На мушке он отчётливо видел до боли знакомые волосы, лебединую шею, которую совсем недавно страстно целовал… Если бы это была не Янинка! Только не она! Будь сейчас на прицеле любой другой человек, виновный в гибели его первенца, Прохор без всяких раздумий нажал бы на курок!

Вздрагивая, ствол ружья медленно клонился к земле. Руки вспотели. В который уж раз за последнее время сердце человека бешено колотилось от неимоверного напряжения. Казалось, ещё чуть-чуть — и оно не выдержит!

Прохор опустил ружьё. Он понял, что вряд ли у него поднимется рука лишить жизни эту девушку, какое бы зло она ему не причинила. Наверное, всё-таки он её любил…

— А я думала, выстрелишь… — услышал вдруг Прохор тихий голос Янинки и вздрогнул от неожиданности: он был уверен, что она не заметила его присутствия.

А девушка всё так же неподвижно стояла к нему спиной, и Прохор был шокирован: Янинка знала, что он целился в неё, но даже не шелохнулась, не попробовала убежать, спрятаться или попросить пощады. Она смиренно ждала его приговора: жизнь или насмерть жалящий свинец.

— Я должен тебя покарать… — сдавленно прорычал Прохор, стараясь снова распалить в себе злость, начавшую вдруг стремительно угасать.

— За что?

— Ты и твоя мать повинны в смерти моего сына!

— Никогда бы не причинила вреда дитяти, а тем более твоему, — всё так же невозмутимо промолвила Янинка и медленно повернулась.