Валя вышла из дома вместе с мамой. Она любила приходить в санаторий, где та работала, чтобы помочь ей и другим воспитателям. Со всеми детьми, включая лежачих больных, нужно было заниматься — играть, осваивать школьную программу, читать вслух. Валя с удовольствием во всём этом участвовала: втягивала малышей в игры, старалась, чтобы не скучали лежачие и малоподвижные. Она очень сочувствовала ребятишкам, закованным в корсеты и вынужденным целые дни проводить в кровати или передвигаться на костылях. Костный туберкулёз лечится — Валя уже знала, — но это долго и трудно. Малыши любили, когда приходила дочка Анны Николаевны. С ней было весело и интересно. Она знала много разных игр с карандашом и бумагой, в которые могли играть даже лежачие, а кроме того, хорошо и с удовольствием читала вслух.
Сегодня мама с дочкой шли к санаторию и не узнавали города. Вокруг, как и все эти первые дни войны, царила суета, но теперь она была какой-то другой. Всё стало собраннее и как-то… жёстче — мысленно подобрала Валя слово. В магазинах уже не было видно очередей: витрины и полки почти пусты. Толпа курортников, в основном с детьми, по-прежнему осаждала вокзал, всё ещё надеясь уехать домой, однако и там почти не было криков и слёз. На крыльце военкомата стояли всё те же столы, и всё так же тянулась к ним очередь из мужчин, не подлежащих официальному призыву, но желающих уйти на фронт добровольцами.
Из чёрных раструбов уличных репродукторов гремела на весь город новая песня. «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» — пел мощный хор, и Валя впервые по-настоящему испугалась. Она вдруг почувствовала: происходящее — не просто плохие новости и тревоги взрослых, это нечто, что сломает их жизнь. Она не отдавала себе отчёта в том, что́ именно поняла, но ужас от слов «смертный бой» бежал холодом по спине и сковывал ноги. За прошедшие шесть дней она ещё не осознала масштаб беды, но сейчас страх так сильно вдруг накатил на неё, что девочка вцепилась в мамину руку — даже пальцы побелели.
— Что ты, Валюша?
— Я боюсь. Что будет?
Анна Николаевна помолчала.
— Если честно, доча, никто не знает, что будет. Хочется верить, что наша армия способна отбить атаки и загнать
— А нам-то что же делать?
— Что мы можем? Вспомни дедушкино любимое выражение. Всегда делай что до́лжно…
— И пусть будет как будет, — тихо подхватила Валя.
— Вот. И мы с тобой сейчас идём делать что до́лжно. Ребятишки в санатории напуганы, у большинства родители далеко, может быть, даже в тех местах, которые бомбили. Мы должны хотя бы на время отвлекать ребят от плохих новостей. И знаешь, какое главное правило воспитателя? Чем спокойнее и увереннее ты выглядишь, тем спокойнее будут чувствовать себя твои подопечные. Все свои страхи и тревоги воспитатели и врачи оставляют за порогом санатория.
— А если не получается?
— Должно получаться. У нас с тобой, дорогая, такая работа, что в душе всегда должна жить улыбка для больного человека. Её нужно достать и надеть, как платье, даже если очень не хочется улыбаться. Потому что больному и беспомощному ещё страшнее, чем тебе. А ты же понимаешь, если он напуган или отчаялся, никакое лечение не поможет.
Они шли вдоль моря по курортной зоне, где почти не ходил транспорт и не так заметна была напряжённая суета города. Негромкий и неспешный этот разговор, шум листвы и ровный шелест тихих морских волн будто говорили о том же, что звучало в маминых словах: спрячь свои тревоги подальше, здесь самое главное — помогать вылечиться. Валя собралась с духом и постаралась до входа в санаторий успокоиться, прогнать страх, поселившийся у неё внутри. В её сумке лежало несколько новых книг, и Валя уже решила, что именно сегодня станет читать малышам.
В субботу вечером (теперь об этом дне будут говорить «перед войной», подумалось Вале) она дочитала новую детскую книжку, которую привёз из Москвы отец, ровно накануне войны вернувшийся из командировки. Книжка была свеженькая, пахнущая типографской краской и в их городе ещё не продавалась. Она и в Москве только-только вышла из печати, и её подарил Фёдору Ивановичу московский коллега. Называлась книга загадочно — «Марка страны Гонделупы».
Мишка посмеивался, что двенадцатилетняя девочка читает такую детскую книжку. Однако Вале казалось, что история про мальчишек-первоклашек Петрика и Опанаса[20], живущих в таком же пёстром и разноязыком городе, как её собственный, придётся по вкусу маминым санаторским подопечным. Поэтому она честно дочитала наивную «малышовку» до конца. Забавная шумная продавщица из повести очень напоминала соседку Титовых — тётю Фиру. Теперь Валя понимала, что именно эта история поможет ребятам отвлечься. И ещё у неё с собой был читаный-перечитаный, но всеми любимый сборник «Сказки зверолова» Бианки.
По маминому примеру Валя постаралась спрятать свой страх и стала думать о том, в какую палату пойдёт сначала и что скажет. В санаторий она входила с улыбкой и, как мама, тепло и спокойно здоровалась с пациентами и сотрудниками.
День в санатории был похож на все довоенные. Валя помогала собирать ходячих малышей на прогулку, читала тем, кто постарше, подолгу болтала с лежачими, вместе с нянечками разносила обед, и взрослые, казалось, сегодня особенно радовались верной помощнице. Ближе к вечеру мама сказала, что должна после смены остаться на важное собрание, и отправила дочку домой, разрешив искупаться и погулять недолго. А потом хорошо бы ей, Вале, заняться ужином: папа придёт уставший, да и у неё самой собрание неизвестно когда закончится.
Успокоившаяся за день и почти забывшая о войне, Валя успела сбегать на дикий пляж искупаться, пройтись от него дальней дорогой до дома, обогнув древнюю мечеть и шлёпая босыми ногами по нагретой солнцем брусчатке, которой вымощен старый город. На улицах происходило странное: люди с вёдрами и кистями красили короткими белыми полосами края тротуаров, углы зданий на поворотах улиц и нижние части фонарных столбов. Увидев знакомую, Валя подошла поздороваться.
— Добрый день! А что это вы делаете, тётя Марьям?