— Там уж как судьба… — Шушана сказала это всё так же спокойно, ровно, почти обречённо.

— Тетя Зоя, ну скажите хоть вы… они же могут назваться гречанками. Мама велела именно так. И она пошла к папиным друзьям советоваться. Что же, она зря, выходит, пошла через полгорода? Ну давайте дождёмся, что скажет мама. По-моему, нужно делать, как она велела.

— Кто-нибудь всё равно сдаст, — так же ровно произнесла Шушана. — Знают же во дворе наши имена… Здесь ещё три семьи живёт, кроме нас одиннадцать человек, — пояснила она Вале.

— Ты знаешь, — помолчав, сказала Зоя, — может, и не сдадут. Все три семьи — караимы. С ними тоже ещё неизвестно что будет. Мне думается, они нам помогут и сами постараются не привлекать внимания. Подождите уходить. Давайте Анну послушаемся.

— Мало нам Анна и Фёдор помогали? Мы хотим их погубить, что ли?

— На регистрацию три дня даётся. Сегодня и завтра точно можно подождать, а там посмотрим.

— Я вас очень прошу, — Валя от волнения даже ладошки сложила, как в молитве, — давайте подождём, что мама скажет. Если вы уйдёте сейчас, она не простит себе, что мы даже не попробовали помочь. Вы хотите, чтобы она себя винила?

Как быстро сейчас взрослеют дети, подумала Зоя, вот уже и эта девчушка говорит: не простит себе… Были ли в её, Зоины, тринадцать лет такие мысли в девичьей голове? В благополучной тогдашней жизни — вряд ли…

— Вот что, Шушан, никто никуда сейчас не пойдёт, — сказала она твёрдо. — Вы с Розой сидите дома и не высовывайтесь. Если кто чужой появится — сразу в подвал. А мы с Анной за эти два дня что-то придумаем. Слава богу, в нашем дворе немцы не стоят.

— Ой, а у нас стоят. Со вчерашнего дня. — Валя вдруг вспомнила, что женщины не знают последних новостей. — Офицер какой-то важный, солдат его… как это… вроде слуги, мама говорила…

— Денщик? — подсказала Зоя.

— Да, точно. И переводчик ещё. А нас на кухню выселили. И принесли маме кучу их белья — стирать.

— Как же вы втроём там помещаетесь?

— Вдвоём. Мишка вчера забежал, забрал все свои тёплые вещи и ушёл… не сказал куда. Попрощался и обещал маме, что будет осторожен. И ещё, — добавила она упавшим голосом, — сказал, что нам знать не надо, куда ушёл.

Женщины переглянулись, покачали головами, но промолчали. Только Шушана что-то еле слышно прошептала по-крымчакски, и Валя, не зная языка, почему-то угадала, что это молитва.

Оккупантов в квартире не было. Валя сидела в кухне и, волнуясь, ждала мать. Когда Анна Николаевна вернулась, дочка рассказала ей, как сложился разговор у севастопольских друзей и что решили.

— Правильно Зоя настояла, — сказала Анна Николаевна. — Уходить неизвестно куда — это им верная гибель. Я тоже кое-что узнала. Видела Петра Сергеевича. Про Мишу он сказал, что у него всё в порядке и что он где-то у своих, не на глазах у немцев, и чтобы мы не беспокоились.

В окно кухни аккуратно постучали — мать и дочь обернулись. Во дворе стояла Мария и делала знаки, чтобы к ней вышли.

Анна Николаевна кивнула и направилась к двери. Валя — следом.

— Валюш, не ходи.