– Ваше Величество, – назидательно произнес Артанец, – не стоит разговаривать о серьезных вещах там, где ваши слова могут быть услышаны посторонними. Греха потом не оберешься подчищать хвосты, убирая ненужных свидетелей…
– Свидетелей чего? – испуганно произнес Александр Первый, который отнюдь не был носителем великой храбрости или великого ума.
– Разумеется, – сказал Серегин, – свидетелей нашего с вами разговора. Ведь беседовать мы будем отнюдь не о достоинствах столичных дам, и не о погоде, а вещах, касающихся судеб этого мира, Российской Империи и Европы. Не дай Бог о том, что здесь будет говориться, узнают в Лондоне или Вене. А у вас в свите шпион на шпионе сидит и шпионом погоняет. И это если не считать тех, кто выбалтывает государственные тайны просто по доброте душевной.
– Да, это действительно так, – подтвердил Наполеон, – мы всего лишь хотели с вами поговорить. А вы что подумали, месье Александер?
Император Всероссийский смутился. Он-то не подумал ничего хорошего, почувствовав только острое сожаление от того, что все-таки решился приехать к армии. Впрочем, того что сделано, теперь было уже не изменить. Поэтому Александр Павлович постарался сделать максимально хорошую мину при плохой игре. Одно дело то, что он сейчас умирает от ужаса и совсем другое, что об этом узнают Наполеон Бонапарт и Артанский князь. Стыда ж не оберешься…
– Хорошо, господа, – вскинул голову император, – говорите, я вас слушаю.
– Михайло Илларионович, – сказал Артанский князь, – изложите его Императорскому Величеству текущую диспозицию, а мы с Наполеоном, если что, вас поддержим.
Кутузов негромко заговорил, и по мере того как он «излагал диспозицию», императору Александру становилось все дурнее и дурнее… А то как же. Сам Всевышний требует, чтобы он отстранился от власти, передал престол своему младшему брату Николаю, воспитателем которого должен стать Кутузов, и навсегда покинул Россию, став при этом вечным изгнанником. И это только по Его доброте и благости, потому что иначе решением вопроса может быть только смерть.
– Да как же такое может быть, господа?! – вскричал расстроенный император, – разве ж я ежеденно не думал о благе России, не желал ей добра и не молился каждую ночь за ее благополучие? Почему Господь так несправедлив ко мне, ведь, как истинный христианин, я почитаю его со всем возможным рвением и пылом?
– Увы и ах, Ваше императорское величество, – ответил Артанский князь, – намерение не есть действие, а почитание не есть исполнение заветов – хоть ветхих, хоть новых. Вы же только хотели доброго, но никак этому доброму не способствовали. Говорят же, что благими намерениями выстлана дорога в ад? Так вот эти слова как раз про вас. Бывает, что ради того, чтобы сделать добро своей стране, государь принуждает ее к тому железом и кровью. Тогда современники стонут под железным ярмом, называя его тираном, зато потомки, вкусившие плодов его дел, благодарят такого правителя своей доброй памятью. На дереве же ваших благих намерений растут только кислые плоды, набивающие оскомину, и дождетесь вы от потомков не благодарности, а только легкого недоумения. Зачем, мол, был этот государь и ради чего правил Русью почти всю первую четверть девятнадцатого века. Единственным светлым пятном на вашей репутации была бы победа над присутствующим здесь Наполеоном Бонапартом, но творцом этой победы были бы опять не вы, а светлейший князь Кутузов, фельдмаршал Барклай де Толли, а также прочие генералы, офицеры и солдаты русской армии, бившиеся за отчизну не жалея живота. Ваша работа после великой победы над Бонапартом заключалась в создании такой системы общеевропейской безопасности, при которой Россия в своей внешней политике попадала бы в зависимость от Австрии, Пруссии и даже Британии. Итогом вашего правления должны были стать сорок лет застоя и эпический разгром в войне с англо-франко-сардинской коалицией, которую к тому же против России морально поддержат Швеция, Австрия и Пруссия. Это отнюдь не то наследство, за которое вам могли бы быть благодарны потомки. Запомните – Господь видит все: и прошлое, и настоящее, и все варианты возможного будущего. При этом тот вариант будущего, который связан с вашим дальнейшим правлением, ему очень не нравится, и он желает поменять вас на вашего юного брата, который под руководством опытного наставника сможет начать все с чистого лица, ибо самые главные ошибки вашего царствования еще не совершены.
– Да кто же вы такой, черт возьми, господин Серегин, что можете говорить от Божьего имени как его полномочный представитель? – вскричал сбитый с толку император.
– Не поминайте имени нечистого всуе, Ваше Величество, – сурово произнес Артанский князь. – Я человек из далекого для вас будущего, из двадцать первого века, капитан сил специального назначения Российской Федерации, который волею случая, проистекшего из противостояния божественных и дьявольских сил, был брошен в путешествие по многим мирам. Между мною и Небесным Отцом заключено особое соглашение. Он помогает мне вернуться обратно в свое время и свой мир, а я, проходя через разные миры, выполняю его специальные поручения; и горе тому, кто встанет на моем пути. Иногда мне приходится отражать вражеские вторжения на славянские и русские земли, и это получается у меня лучше всего. Враги называют меня Бичом Божьим, а те, кого я спас от доли, что хуже самой смерти, зовут меня Защитником и Заступником. А иногда мне приходится распутывать интриги, успокаивать смуты и неустройства, пресекать государственные перевороты, а иногда нужно свергать одних государей и возводить на трон других. Все ради того, чтобы после произведенных мною изменений Россия становилась сильнее, богаче, многолюднее и краше, а ее враги скрежетали зубами от бессильной злобы. Но я всего лишь исполнитель воли Творца Всего Сущего, Его Полномочным Представителем является отец Александр, который сейчас стоит за вашей спиной. Обернитесь и подойдите к нему, чтобы он мог принять от вас исповедь и очистить вашу душу от царящих в ней смущения, сомнений и разного рода заблуждений.
Император Александр Павлович обернулся – и точно, прямо за его спиной с крестом в правой руке стоял суровый человек, одетый в полусвященнический-полувоенный наряд.
– Подойди ко мне, сын мой, – сказал отец Александр погромыхивающим голосом, – и покайся в грехах твоих вольных и невольных, в пустых умствованиях, пособничестве отцеубийству, блуде, грехе тщеславия, лени и чревоугодии…
Будто завороженный, император Александр сделал к священнику два шага, и их обоих накрыло пологом безмолвия. Губы священника и императора исправно шевелились, но наружу не прорывалось ни малейшего звука.
– Знаешь, брат мой Сергий, – сказал после некоторого размышления Бонапарт, за все это время не проронивший ни слова, – сейчас мне стало интересно – кого из нас двоих ты победил на поле боя Москврецкой битвы: меня или русского императора? Ведь меня ты оставил на троне и даже дал несколько ценных советов по усилению армии и флота, а его ты отправляешь в бессрочное изгнание, и неизвестно, сможет ли он где-то преклонить свою голову…
В ответ на эту тираду Артанский князь Серегин пожал плечами и сказал:
– Знаешь что, коллега Бонапарт, в чем-то ты и прав. Я победил вас обоих, чтобы сделать жизнь во всем вашем мире лучше. И ваши собственные судьбы при этом не исключение. Ты не закончишь свою жизнь пленником англичан на далеком острове Святой Елены, а продолжишь дело создания просвещенной общеевропейской монархии, способной уничтожить морскую монополию англичан. В свою очередь Александр Павлович не умрет, утомлённый бременем правления, в полнейшей апатии и пессимизме, в возрасте сорока семи лет, а проживет гораздо дольше – в путешествиях и странствиях, к которым он испытывал страсть на протяжении всей жизни. Сейчас он посредством отца Александра общается непосредственно с Небесным Отцом, и, думаю, должен быть счастлив. Как говорится, каждому свое. При этом не забывай, что поражение в битве у Москвы-реки спасло не менее пятидесяти тысяч французских солдат, которые должны были бесславно погибнуть во время отступления из России. Во время сражения я бываю безжалостным, но не люблю ненужных смертей тогда, когда уже закончили греметь пушки. Насколько ты знаешь, мои медицинские службы пропустили через себя не только моих собственных бойцов и раненых русских солдат, но и солдат и офицеров твоей армии, нуждавшихся в экстренном лечении.
– Главный хирург моей армии, – сказал Бонапарт, – мэтр Доминик Ларрей, одновременно удивляется вашему милосердию и восхищается искусством ваших медиков, которые в кратчайшие сроки ставят на ноги самых безнадежных раненых. Он говорил, что надеется усвоить хотя бы часть их мудростей, ибо в нашем мире, несмотря на старания хирургов, значительная часть раненых после их лечения отправляется не обратно в строй, а оказывается на кладбище.
– Я сделал это, – сказал Артанский князь, – потому что считал уместным, и ничуть о том не жалею, потому что ваши солдаты пришли в Россию не по собственной воле, а по твоему личному приказу, а следовательно, лично ни в чем не виновны. К тому же с тобой мы на тот момент уже разобрались, и дальнейшее ослабление французской империи мне было уже невыгодно. Возможно, в другой ситуации я бы ради них не ударил и палец о палец, но сейчас мне было выгодно быть милосердным. Тех из них, которые принесли мне присягу на верность, я верну назад в твое войско с приказом выполнять все твои приказы ровно до тех пор, пока ты выполняешь наше соглашение. Ничего личного, просто обычная перестраховка от вероломства.