– Да, Анна Сергеевна, – сказало Эго, – я все поняла и постараюсь стать такой же свободной, чистой, светлой и доброй, как и ваша лучшая ученица…
Потом Эго оглянулось вокруг и тяжело вздохнуло.
– Руки мои свободны, – сказало оно, – но в этом мало толку. Ведь, не став мужчиной, я никогда не вырвусь из этой тюрьмы, в которую нас, женщин, определил домострой, повелевший, чтобы мы только хлопотали по хозяйству, рожали детей и молились…
– Ерунда! – сказала я как отрезала. – Если ты отправишься с нами, тебе никогда не придется делать то, что тебе не нравится. Перед тобой откроются все миры разом. Если ты пойдешь вниз по течению времени, то сможешь побеседовать с ученейшим Прокопием Кесарийским и мудрейшим Нарзесом, встретиться с самим Александром Невским, а также испросить благословения у первого русского патриарха Иова. И это не говоря уже об встрече с эллинской богиней Артемидой, которая служит у нас в разведывательном батальоне. А если ты вместе с нами пойдешь наверх – туда куда мы и стремимся – то сама сможешь наблюдать, как с каждым новым миром жизнь все больше приближается к твоему идеалу. Чем дальше в будущее, тем сильнее и свободнее становятся женщины и тем слабее и зависимей от обстоятельств (к сожалению), становятся мужчины. Идем!
В этот момент я почувствовала в себе силы, способные разверзать землю и осушать моря, и поэтому, взмахнув рукой, преобразила темную камеру в бедламе в чистую и светлую однокомнатную квартиру, явно принадлежащую одинокой, самостоятельной и трезво мыслящей девушке среднего достатка с хорошим образованием.
– Ой! – сказало Эго Надежды, прижав ладони к щекам. – Что это, Анна Сергеевна?
– Это, – ответила я, – твоя будущая жизнь – у нас, в двадцать первом веке, так что привыкай. Этаж, конечно, …надцатый, у вас даже колокольни ниже строят, но стекла тут небьющиеся, так что смотреть наружу можешь без опаски. Сначала будет страшно, потом пройдет. Ты хотела свободы – вот она тебе, наслаждайся. И для этого совсем не надо превращаться в мужчину, тут перед тобой и так открыты все дороги. Ну ладно, я пошла, встретимся в реальном мире.
– Спасибо, Анна Сергеевна, – с достоинством поклонилось мне Эго Надежды, – за то, что вы для меня сделали. Я, конечно, еще буду думать, но, быть может, мне и в самом деле лучше оставаться женщиной, если у вас там в будущем с этим все так хорошо…
Четыреста шестьдесят шестой день в мире Содома. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Идея свести Кутузова и Наполеона в одном месте, так сказать, для очной ставки, возникла у меня не сразу. Но другого выхода не было. Ведь цель всей операции в 1812 году – не только переиграть Бородинскую битву, не только помочь нашим отразить нашествие и выиграть русско-французскую войну, но и изменить к лучшему всю траекторию развития этого мира. Чем в нашей истории закончились наполеоновские войны? Бонапарт потерпел окончательное поражение, но остался величайшим французским героем, вроде Жанны д`Арк, а посему был отравлен англичанами во время нахождения в ссылке на острове Святой Елены. Европа (на тот момент ключевой регион планеты) после его смерти погрязла в священном союзе России, Австрии и Пруссии, вызвавшего тридцатилетнюю политическую стагнацию, во время которой нараставшие политические и социальные противоречия заметались под ковер.
Пока континентальная Европа стагнировала и лучилась самодовольством, Британия трудолюбиво строила свою «империю, над которой никогда не заходит солнце». Кончилось все серией буржуазных революций, прокатившейся по Европе из края в край; и после их подавления стало понятно, что так жить больше нельзя. Для России, где застой принял и вовсе крайние формы, сопровождавшиеся разгулом коррупции и казнокрадства, все кончилось позорнейшей Крымской войной. Священный союз священным союзом, но никто даже не собирался всерьез учитывать интересы диких московитских варваров. Сдерживание России придумали совсем не в двадцать первом веке, и неудивительно, что на спасение уже почти разгромленных турок были брошены лучшие силы прогрессивного человечества.
Проблема в том, что русская армия и система государственного управления в силу длительной стагнации оказались ничуть не лучше турецких. Результатом этого явилось поражение, нанесенное не численно превосходящими ордами и не качественно превосходящим оружием, а всего лишь более организованным и тактически грамотным противником. Войска, которые с легкостью громили турок, были разгромлены англичанами, французами и сардинцами, в результате чего почти на сто лет (до самого штурма Берлина) в российском сознании установилось устойчивое мнение о том, что все русское по сравнению с европейским является отсталым и второсортным. И это главный итог того, чего мы собираемся избежать.
Наполеон должен остаться на политической арене (а иначе кто будет сдерживать британцев и отчасти австрийцев); и это притом, что он поймет, что нападение на Россию – это война, которую невозможно выиграть. России тоже предстоит понять, что продолжение прежней крепостнической внутренней политики не приведет ни к чему хорошему, а только к задержке в развитии производительных сил и формирования производственных отношений, последствием чего будет экспортно-ориентированная структура экономики, причем экспортироваться будут не нефть, газ и алюминий в чушках, а хлеб. Вывозить его будут несмотря ни на что, даже в случае голода у себя дома и даже если конечный покупатель будет представлять страну-агрессора, напавшую на Россию.
Вот я и собрал на саммит во главе с собой Кутузова (который, хоть и ничего не решает, но умный человек и патриот России), а также Наполеона (который умен особым узким тактическим умом, хотя очень многое может решить). А помимо всего прочего, ему совсем не хочется в изгнание в какой-нибудь необитаемый мир, а хочется еще раз проявить себя во всем блеске славы.
– Итак, господа, – сказал я, гладя на собеседников, – игра сделана, Россия от нашествия двунадесяти языков спасена, и пришло время подбить счета. Вот вы, месье Буонопарте, – перешел я на латынь, – каким местом думали перед тем, как начинать этот поход? Вы что думали, возьмете вы Москву, и вам сразу вынесут ключи от Московского царства на золотом блюдечке с голубой каемочкой? Неужто Египетский поход не научил Вас той простой мысли, что главное – не захватить территорию, а удержать уже захваченное? А ведь мы, русские, даром что бледнолицые – такие же дикари, как и египтяне, только местами еще хлеще. Ну да ладно; подумайте о том, что будет без вас с вашей милой Францией. Быть может, на престол снова вернутся Бурбоны (скорее всего), быть может, возродится Республика во главе с новыми якобинцами (а вот это вряд ли), но только не надейтесь на то, что вашим наследником станет ваш сын Франсуа. Как только станет известно о вашем поражении, мать увезет его в Вену к деду, австрийскому императору, где из него постараются сделать настоящего австрияка. Мальчик будет сопротивляться этим поползновениям изо всех своих слабых сил, и эта борьба закончится его ранней смертью в возрасте двадцати одного года. По одним данным, он умрет от туберкулеза, по другим, от нехорошей болезни, которой его заразим итальянская певичка с бурным темпераментом, подсунутая вашему сыну Меттернихом. А ваша так называемая жена уедет в Парму, правительницей которой ее назначит австрийский император, и все это время даже не пожелает и знать о сыне, видя в нем лишь ваше продолжение. В ваше отсутствие ее ум будет занят только бесчисленными фаворитами и тем, как бы заполучить достоверное известие о вашей смерти – с тем, чтобы выйти за одного из них замуж… Вот так жениться на женщине, которая ненавидит вас всеми фибрами своей души и соглашается на брак только под давлением неумолимых обстоятельств…
Закончив с Наполеоном, который после моих слов молча переживал моральное Ватерлоо, я повернулся к Кутузову и заговорил уже по-русски:
– А вы, Михаил Илларионович, подумали о том, что будет после этой победы? Ведь как только в Европе станет известно, что Наполеон разгромлен и находится в плену, к России сразу набежит такое количество союзников, что станет не продохнуть; и в первых рядах будут Австрия и Пруссия – то есть такие друзья, с которыми и никаких врагов не надо. Зацелуют, исслюнявят, будут душить в объятьях и жалеть, что не до смерти. Потом – победоносный марш на Париж, реставрация Бурбонов… и назад, к своим городам и весям. Но только позвольте вас спросить – нахрена нам, русским, сдались эти Бурбоны, когда они были нам друзьями и зачем потребовалось убивать льва, чтобы на его месте развелась целая стая шакалов?
– Господин Серегин, – ответил Кутузов, – только не надо меня убеждать. Я и сам не особо большой охотник ходить в Европу с походами и прекрасно понимаю, что из себя представляют пруссаки, а что австрийцы. Но это вы, как государь самовластный, над которым есть только один Бог, а более никого, можете вертать свою армию куда захотите и никто вам не указ. Я же всего лишь генерал от инфантерии, а не царь-государь, а потому вынужден повиноваться приказам из Санкт-Петербурга. Как государь-император Александр Павлович решит, так оно и будет, а он зело на Бонапартия обижен, особенно за последнюю его каверзу с вторжением вглубь России…
– Один пиит, – сказал я, – который сейчас еще бегает в коротких штанишках, в скором времени напишет об Александре Павловиче вот такие строки*: