— Нет, Усманбай, это очень много для меня, — сказал Мустафа. — Зачем мне такой большой камень? Хватит и поменьше.
— Нет, я самую большую плиту привезу и поставлю на вашу могилу! Вот попробуйте тогда сказать, что Усман вас обманул. Я вас не обману, дядя, для меня это все равно, что отречься от своего имени!.. Да лучше уж расстаться со своим именем, чем вас обмануть!
Кажется, эти слова вконец разжалобили Усмана, в его глазах заблестели слезы. Мустафа больше не мог обижаться на племянника.
— Да ты уж не утруждай себя, Усман, — сказал он. — Откуда тебе взять столько денег?
— В Сырдарью поеду, дядя, — сказал Усман. — Не могу тут больше. В Сырдарье земли много, а председателей мало, раз-два и обчелся. Только я считать не умею, но это не беда, найму два лишних учетчика, они за меня и будут считать.
— Тебя не сделают председателем, Усманбай, — сказал Мустафа. — Ты неплохой парень, но вот слава о тебе плохая… Ты бы хоть поменьше пил…
— А если брошу пить, выберут меня председателем? — спросил Усман.
— Бог его знает, Усманбай, вряд ли…
— Ведь так и погибнуть можно, дядя!.. — сказал Усман. — Может, и я перестал бы пить, если бы выбрали меня председателем. Вот Камал Раис ведь не пьет?
— У Камала больной желудок, ему нельзя.
— А-а! Все равно… Будь я председателем, начисто бы завязал! А сейчас в моем положении… — Усман вовсе упал духом. — Кому я сейчас такой нужен? Помру, некому и поплакать над моей могилой. Сейчас я никому не нужен. А был бы я председателем, одному зарплату побольше дашь, другому барана подешевле уступишь. Ведь это хорошо, дядя, когда ты людям добро делаешь!.. И они рады, и ты сам рад, и все вокруг тебя рады и счастливы! Посмотрите на меня, дядя, неужели я похож на зверя, ведь я человек, дядя, такой же, как вы!..
Мустафа украдкой взглянул на племянника. Усман все еще был пьян. Только в глазах засела давняя грусть, и, кажется, ее никакой водкой не заглушить. Не повезло парню, жалко, тысячу раз жалко, но не повезло ему, кажется, с самого начала. В двадцать лет он ни с того ни с сего вдруг влюбился в старшую дочь счетовода Тилло, влюбился и взбаламутил все Галатепе своими песнями. Нараспашку и грудь и душа, бродил Усман по кишлаку, точно блаженный дядя Мурад, пел о ней песни, думал о ней думы, горел в любви, тонул… всяко пробовал, но ничего не помогло. И всю свою обиду вложил парень в песню. Иногда даже казалось, будто он решил мстить самой песне — с таким надрывом пел человек! Чуть свет, а Усман уже шастает у ворот Тилло со своей песней, вечером — опять мозолит глаза со своей песней… Пел он о ней по-разному, то хвалил, то проклинал, но неизменным в его песнях оставалось одно: Усман выбрал эту девушку из тысячи тысяч, и без нее, любимой и проклятой, он ни дня не может прожить — погибнет…
В Галатепе до Усмана никто не пел о любимых во всеуслышанье. Первым запел он. У других было попроще, они покоряли женщин втихую, пели тоже втихую, в одиночку иди только вдвоем. Иные обходились и вовсе без песен. Но Усман даже с песней не смог покорить эту девушку. А может, любовь его потому и оставалась без ответа, что он пел!..
Мало нашлось таких, кто смеялся бы над его песнями. Однажды, после полуденной молитвы, когда зашла речь об Усмане, мулла Данияр — да продлится память о нем до самого судного дня! — не сумел совладать с собой, выругался прямо под сводами божьего дома, позабыв даже о своем звании. «И чего только надо этой счетоводовой сучке? Может, Усман для нее не хорош? Может, ей надо кого-нибудь из табуна Нормурада? Тилло глуп, как осел, не будь он глуп, давно бы справился, связал бы ей руки да ноги и бросил через порог. Была бы у меня дочь, не выдал бы ни за кого другого, а было бы у меня две дочери, обеих бы выдал за Усмана!..»
Назавтра мулла Данияр вместе с Мустафой пришли сватами к счетоводу. Самого хозяина дома не застали, вышла его дочь, та самая, которую они решили сватать, вышла, позабыв всякий стыд, закричала:
— Убирайтесь вон, я не собираюсь замуж.
Мустафа повернулся было уходить, но мулла Данияр, добрая душа, его не пустил. Схватил за рукав и сказал:
— Нет, Мустафа, ее слова не в счет, есть над ней еще отец и мать и решать им. Не годится, если мы так и уйдем, не поговорив с ними. Люди знают о наших делах, я еще с утра гонца прислал…
Мустафе пришлось последовать за ним. Войдя во двор, они направились к маленькой супе. Она оказалась голой, без паласа. Хозяева даже не удосужились ведерком воды смахнуть с нее пыль, хотя и знали, что появятся сваты. Увидя все это, Мустафа опять стал просить:
— Уйдем же отсюда, уважаемый, ничего хорошего у нас не выйдет…