Взял охотник своё ружьё и пошёл. Я – за ним.
Долго шли по болоту, потом сквозь кусты продирались.
Наконец пришли мы к речке. На берегу стоит хатка, как стог сена, только из сучьев, высокая, выше человеческого роста.
– Хочешь, – спрашивает охотник, – залезть в хатку?
– А как же, – говорю, – в неё влезешь, если вход под водой?
Неужели вход в бобровую хатку всегда под водой? А сама она над водой?
Подводный вход обеспечивает бобру бо́льшую безопасность. Никто не видит, когда он хатку покидает и когда вновь возвращается. Такой вход и зимой удобен: ведь сверху вся хатка завалена снегом, а вода вокруг схвачена льдом.
Стали мы сверху её разваливать – она не поддаётся: вся обмазана глиной.
Еле-еле сделали дыру.
Залез я в хатку, сижу согнувшись, потолок низкий, отовсюду торчат сучки, и темно.
Руками что-то нащупал, оказывается – древесные стружки. Бобры из стружек устроили себе подстилку. Я, видно, в спальню попал.
Полез ниже – там лежат веточки. Бобры с них кору обглодали, и веточки все белые. Это у них такая столовая, а сбоку, пониже, ещё этаж, и вниз идёт нора.
В норе вода плещется.
На этом этаже пол земляной и гладкий. Здесь у бобров сени.
Влезет бобёр в хатку, вода с него в три ручья стекает.
Бобёр в сенях всю шерсть насухо выжмет, причешет лапкой, только тогда идёт в столовую.
Тут охотник позвал меня. Вылез я наружу, отряхнулся от земли.
– Ну, – говорю, – и хата! Сам бы остался жить, только печки не хватает!
Бобрёнок
Весной снег быстро растаял, вода поднялась и затопила бобровую хатку.