– Это мои деньги, Родион, и мне решать, что с ними делать, – ее душил гнев, но она не давала ему вырваться наружу, а только тяжело дышала и смотрела все время в одну точку, на продранный носок его тапочки. Даже такая мелочь, как тапочки, куплена на ее деньги. И босячка тоже пользуется ими! – Если ты решил жениться, то сначала подумай о жилье и пропитании для своей будущей жены. На мою помощь больше не рассчитывай.

Достаточно того, что твоя мама полностью находится на моем содержании.

– Аидка, я тебя не узнаю…

– Я тебя тоже…

– Это твое окончательное решение?

– Тебе тридцать один год, Родя. Пора начинать самостоятельную жизнь.

Посмотри на своего друга Марка. Как видишь, некоторые обходятся без богатых сестренок.

– Хватит читать мне нотации! – вдруг повысил голос он. – Меня с пеленок учат жизни! Отец, мама, школа, институт… Ты бродяжничала семь лет, так? Тебя учила жизни сама жизнь. В этом, конечно, твое преимущество. Но зачем ты объявилась? Зачем вызвала меня в Екатеринбург? Зачем отправила в Питер? Зачем поселила меня в этой роскоши? Зачем сейчас выставляешь на улицу? Объясни, где логика твоих поступков?

– Я мечтала о большой, дружной семье. Вот и вся логика. Никого я так не любила, как прабабушку и тебя. Я хотела, чтобы вы всегда находились рядом.

Наверное, глупо, потому что из осколков не склеить ничего. Во всяком случае, я дала тебе шанс. Ведь мужчина должен быть опорой семьи, не так ли? Спроси об этом у Патимат. Я ждала долго, почти два года, но ты на глазах превращался в нахлебника. Ты, может, думаешь, что деньги мне сыплются с неба? – Она посмотрела ему в глаза. – Ты действительно так думаешь?

Родион молчал. По его лицу пробежала судорога.

– Знаешь, – сказал он, – а я не отдам тебе этих денег.

Аида снова почувствовала, что за его словами кроется страх. И не просто страх, а страх первобытный, страх самосохранения. – Значит, ты у меня их украдешь?

– Возьму взаймы. Нам ведь надо как-то жить. Снять квартиру, чем-то питаться – потом я верну. Честное слово, верну.

– Потом у вас пойдут дети, ты будешь приходить ко мне и клянчить. Без конца клянчить. – В ее голосе звучало презрение к нему, когда-то любимому брату – Перестань! – махнул он рукой. – В нашей больнице много семейных врачей, и все они как-то живут.

– Они умеют жить. Они не тратят две зарплаты разом на какую-нибудь книжицу в кожаном переплете. Они не влезают в долги в надежде, что сестра рано или поздно заплатит по векселям.

– Прямо какая-то сцена из Островского! – попытался пошутить он. – Самый актуальный сейчас писатель. Все возвращается на круги своя. Так вот живешь и думаешь, что жизнь твоя – вещь уникальная, целомудренная, никем никогда не пройденная, а оказывается, всего-навсего играешь в старой пьесе Островского, да еще время от времени забываешь роль и не помнишь дальнейших коллизий…

– Нет, Родя, я совсем из другой пьесы…

– Что это, Аидка? – Он наконец заметил, что она держит в руке какой-то предмет.

– Это, Родя, пистолет «Макаров» с глушителем. Он заряжен.