В отличие от Бермуд, Багамы представляли собой цепь из семи сотен островов, у которых была возможность восполнять друг друга, если вокруг того или другого острова рыба оказывалась истреблена. Однако казалось, что некоторые багамцы с более дьявольским упорством, нежели бермудцы, стремились погубить сами себя. Они занялись рыбной ловлей при помощи клорокса: накачайте немного этой дряни на риф, и вся рыба, все омары выйдут на открытое место, где их легко подобрать. Конечно, клорокс убивает риф — весь и навсегда. Но человек должен зарабатывать на жизнь.
Бермуды были одинокими скалами вдали от всего остального мира. То, что существовало на них, то и существовало, а чего не было, никогда и не могло появиться.
И как будто оттого, что человек трудился недостаточно быстро, чтобы превратить острова в голую пустыню, природа вдруг наносит Бермудам свой уничтожающий удар. У Дарлинга был приятель, Маркус Шарп, служивший на военно-морской базе США. Он немного разбирался в метеорологии и показал Випу данные Национальной администрации по океану и атмосфере, которая делала заключение, что температура воды вокруг Бермуд повысилась на два градуса за последние двадцать лет.
Некоторые ученые утверждали, что это является следствием выжигания джунглей Амазонки и сгорания слишком большого количества ископаемого топлива. Другие считали, что это является частью естественного ритма, подобного наступлению и отступлению ледникового периода. Но причина была не столь важна, как сам факт: это происходило.
Для человека, живущего в городе, два градуса могли ничего не значить. Для кораллов в море они означали разницу между жизнью и смертью. Десять процентов кораллов Бермуд уже погибли. Дарлинг каждый день видел свидетельства этому — пятна выбеленных рифов. Если десять процентов превратятся в двадцать, если затем все кораллы исчезнут, Бермуды постепенно размоются, потому что кораллы — это щит островов, закрывающий их от открытого океана.
Коралловые полипы оказались далеко не единственными животными, на которых сказалось повышение температуры. Некоторые существа исчезли, другие ушли на большую глубину, а неожиданно появились новые. Например, новые микроскопические черви или вши, которые жили в песке. Когда ныряльщики задевали песок, черви высвобождались, прицеплялись к коже человека и вгрызались в нее. Они выделяли яд, вызывавший гноящиеся раны и адский зуд, который длился неделю.
И последней лошадью в тройке разрушителей были иностранцы. Пока бермудцы убивали рыбу на рифах, японцы и корейцы приканчивали глубоководные виды. Они выходили в море каждый день, устанавливали сети длиной в тридцать миль для перехвата мигрирующей рыбы.
Они вылавливали все — тунца и морскую щуку, макрель и ваху, акул и бонито, молодых шурят и бурых дельфинов.
Те из рыбаков, кто не использовал сети, ставили длинные переметы — целые мили переметов с наживкой на крючках через каждые несколько футов, что приводило к тем же результатам. Они убивали все без разбора и различия.
Дарлинг считал это равным массовому убийству.
Когда-то рыбная ловля вызывала у Випа чувство бодрости, признательности и удивления богатством и разнообразием жизни.
Теперь же рыбная ловля заставляла его думать только о смерти.
Дарлингу и Майку потребовался час, чтобы нацепить приманку и установить глубинную лесу. Дарлинг прицепил резиновый буй к кольцу на конце лесы и выбросил его за борт, предоставив возможность дрейфовать по течению, в то время как легкий ветерок двигал судно к юго-востоку.
Майк открыл банку польской ветчины и бутылку кока-колы, ушел на корму, уселся на крышке люка и еще немного провозился с мотором насоса.
Дарлинг отправился в рулевую рубку, он грыз яблоко и слушал радио, чтобы узнать, выловил ли кто-нибудь где-нибудь что-нибудь. Один капитан сообщил, что поймал акулу. Другой, сдающий лодки напрокат в районе мели Челленджера, выловил несколько тунцов Алисона. Больше никто ничего не видел.
Солнце только начало склоняться к западу, когда они выбрали лесу. Они менялись местами — один на лебедке, другой прощупывал лесу — и с надеждой обменивались догадками.
— Чувствуешь что-нибудь?
— Пара кроликов.
— Может, резиновая акула?
— Нет, крахмальная рыба.