Цыганчук долго моргал глазами. Наконец догадавшись, что от него хотят, встал, с трудом удержавшись на ногах. Рубашка прилипла к его худой грудке, седой растрепавшийся чубчик трепыхался у него на макушке. Вздрагивая, он заковылял, зашатался между бурьянами.

— Смотри, не усни там, а то кнутом огрею!

Собственно говоря, Мишка мог бы и не ходить за пронырливой Чирвой. Он пас одну козу — смирную одногодку деда Аврама, которая ни на шаг не отходит от стада. «Ничего, пусть пробежится, — как бы оправдываясь перед самим собой, подумал Вовка. — К слабакам всякая хворь пристает…»

Пока он тормошил Мишку, холодный ветер забрался под брезент, остудил спину, и разбитый палец на ноге заныл. Вовка поудобнее уселся на мягкие листья, но никак не мог согреться. Заныло где-то возле сердца, точно пиявка сосала душу. Так напоминал о себе голод. Теперь, как ни крутись, он не оставит тебя, пока не потемнеет в глазах, пока не закружится голова. И тогда сразу обмякнет тело, и ты, как Мишка, уже не сможешь побороть сонливость.

«Хоть бы молочай найти, — неотступно преследовала Вовку мысль. — Молочай, на коленях покачай, кулаком, кулаком, чтобы было молоко…» Вовка даже почувствовал на языке терпкий горьковато-сладкий привкус растения. Запах молочая почудился и быстро исчез. Где его найдешь-то, хотя бы кустик молочая?.. Рано еще!

Беспокоил больной палец, нарывал-нарывал без конца, что-то надоедливо выстукивало по вискам, не возвращался Мишка — все это злило Вовку. Сделав над собой усилие, он опять встал. Чирвы на мосту не было. И Мишка словно провалился сквозь землю. «Вот глухарь! Придется самому идти! — Вовка сжал в руке кнутовище. — Исполосую, чтоб знал!»

Съежившись, он побежал к реке. Шуршали брезентовые брюки. Шапка прыгала на голове и спадала на глаза. Во все стороны разлетались брызги из-под босых ног. Наконец Вовка, тяжело вздохнув, остановился над обрывом. «Ну вот, полюбуйтесь! — Вовка показал кнутовищем туда, где на куче сухого камыша неподвижно лежал Цыганчук. — Так и знал — дрыхнет!» Мишка в самом деле тихонько похрапывал, раскинув, как плети, высохшие руки. А Чирва стояла уже под мостом и лениво чесалась об рельс сваленной фермы. «Вот я вам сейчас задам!» — хлестнул Вовка кнутом. Расставив широко ноги, он, как на коньках, съехал вниз по скользкому склону. Замахнулся, хотел ударить Мишку. Но тот лежал вверх лицом, рот его был открыт, и в скорбной щелке желтели выщербленные зубы.

Вовка отступил. «Переверну его», — подумал он, схватил Мишку за ситцевый воротник. Рубашка лопнула, оголив его худую, глубоко запавшую грудь. Из-под рубашки выскользнуло что-то гибкое и чешуйчатое. Вовка удивленно фыркнул: «Гляди, какой-то шланг спрятал за пазухой и не показывает!» Уже растопырил пальцы, чтоб схватить Мишкин трофей, да так и замер. Острый кончик шланга зашевелился, посмотрел черными, как маковки, глазами.

— Ой! Ой-ой! — Этот крик, как взрыв, отбросил Вовку назад. — Гадю-ю-ка!!!

Все, что случилось потом, пронеслось в Вовкиной голове как страшный сон. С криком: «Змея!» он без оглядки бежал вдоль берега, ноги сами несли его к мосту. Из-за разрушенной фермы выскочила перепуганная Чирва, а потом дорогу преградил ему Яшка Деркач в широких солдатских галифе. Вовка не успел и подумать, почему здесь оказался бродяга из Колодезного, а только бросил ему в лицо, покрытое лишаями:

— Змея!.. Вон там, в Мишку вцепилась!..

— Сумасшедший!.. Козу испугаешь, она и так нервная, — злобно выпалил Яшка. — Какие змеи? Они сейчас дохлые, понял? В норах спят.

Но Вовка ухватил Яшку за галифе, потянул его за собой и бормотал что-то бессвязное о гадюке, которая, ей-богу, шевелится.

Длинноногий Яшка, которого собаки обходили за версту, которого боялся сам бешеный бугай Гордон (немцы его пристрелили), — Яшка Деркач без страха и колебаний подошел к спящему Мишке. Одним движением отвернул мальчугану рубаху. На белой детской груди, свернувшись клубочком, действительно лежала змея.

— Н-да, — покачал Яшка головой. — Наверное, из камыша выползла… Тепло учуяла.

Вовке показалось, что змея зашипела, напряглась… Вот сейчас кинется — и жалом в Яшкино лицо.

«Убегай!» — хотел было крикнуть Вовка, но не мог: язык одеревенел. А Яшка спокойно ухватил змею чуть пониже головы и поднял ее над собой. Длинное спиральное тело гадюки извивалось в воздухе.

— Ишь гадюка, пригрелась на груди, совсем ожила…

Правой рукой Яшка схватил змею за хвост, размахнулся и что есть силы хрястнул ее головой об камень. Змея свернулась, судорожно передернулась и сникла. Засунув руки в широченное галифе, Яшка гордо стоял над убитой змеей. Его рыжие, немного вороватые глаза как бы говорили: «Вот как надо, шкелеты! Поняли?..»

— Чего? — зашуршал камышом Цыганчук, поднимая с земли тяжелое, закоченевшее, усталое тело. Раскрыв рот, он посмотрел на Вовку, на Яшку Деркача…