— Ленинградский, — ехидно уточнил я[3].

— Валя, Егор, что вы как дети, — вмешался Михаил Сергеевич. — Егор, про Ганди и самолет информация точная?

— Насколько это возможно, — осторожно сказал я. — Так-то я даже насчет года не уверен с этими мелочами.

— Но это не мелочи, — сказал старик.

— Мелочи, — твердо повторил я. — Я и помню про Ганди и самолет лишь потому, что не так давно что-то читал про это. Но читал одним глазом, почти не включая мозг. В будущем слишком много информации, вернее, «белого шума», который забивает всё действительно полезное. Приходится как Шерлоку Холмсу — фильтровать, причем не имея его способностей к дедукции. Получается вот так… наверное, со стороны это выглядит забавно, — я повернулся к старику. — Валентина я вроде убедил, что память человеческая может подводить даже в самых очевидных вещах. Могу и с вами попробовать.

— Не стоит, — отрезал Михаил Сергеевич. — Думаю, мы справимся и без этого. Продолжим. Рассказывай, что помнишь про смерть Константина Устиновича.

Следующие два часа я выдавливал из себя всё, что имелось в моих мозгах про то, что происходило в восьмидесятые. К тому же Михаил Сергеевич и Валентин оказались хорошими слушателями. Они не торопили, давали время подумать, иногда задавали уточняющие вопросы и относились с пониманием, если я всего лишь разводил руками и не мог ничего добавить к сухим фактам и расплывчатым датам.

Их почти не удивило то, что Генсеком после Черненко стал Горбачев — видимо, этот вопрос в определенных кругах уже прорабатывался, и мои собеседники были в курсе переговоров между различными группами влияния. Я вспомнил одну короткую заметку, автор которой писал, что Горбачев мог возглавить партию сразу после смерти Андропова, но кому-то в Политбюро показалось, что этот ставропольский выскочка ещё слишком молод и жизни толком не знает — и ему дали возможность ещё немного побыть в тени соратника самого Брежнева.

Не удивила их и затеянная Горбачевым перестройка вместе со всей гласностью и ускорением. Наверное, и в этом для лиц с определенным допуском не было ничего неожиданного. Впрочем, от результатов этих новшеств они заметно морщились, причем оба, хотя и в разных местах.

Но и мои размышления — вернее пересказ популярной в будущем конспирологии — о том, что Горбачев был агентом иностранных разведок особых волнений не вызвал. Валентин так вообще ехидно ухмыльнулся, показывая, что эту информацию он даже проверять не будет ввиду её очевидной бредовости. Я его не осуждал — в конце концов, я и сам пришел к похожему выводу. СССР развалили мы сами, своими руками. Горбачеву просто не повезло стать лицом этого неприглядного процесса, хотя и он был виноват во многом — слишком легко и бесплатно сдал всё, что кровью и потом завоевали его предшественники. Глупость, конечно, не наказуема, но не на высшем посту огромного государства. Королям многое дается, но и спрашивают с них строже.

Чернобыль вызвал средний интерес, хотя я как мог нагонял жути про страшную Зону, которая захватила огромные территории трех союзных республик и нескольких областей. Пытался протолкнуть идею про сталкеров, которые ищут там всякие ништяки, но Валентин читал Стругацких и фильм Тарковского тоже смотрел. Хотя то, что я не знаю точной причины аварии, их явно огорчило, но тут я ничем не мог помочь, хотя и вспомнил про «эксперимент» и «выбег реактора», а заодно фамилию Легасова, который по счастливой случайности был главным героем неплохого американского сериала. Но пришлось уточнять, что к аварии этот академик отношения не имел, хотя потом очень хорошо поборолся с её последствиями; заодно я озвучил — а Валентин записал — мысль о том, что он может и предотвратить то, что должно было случиться, если ему дать определенные полномочия.

Ещё мне понравилось, что мои собеседники не забегали вперед. Мы препарировали мою память последовательно, год за годом, и успели дойти лишь до девяностого, когда Михаил Сергеевич объявил, что на сегодня вечер воспоминаний следует завершить. Впрочем, услышали они явно больше того, что я им рассказывал.

— Егор, последний вопрос, — сказал старик. — Когда вы… мы отошли от социалистического пути? Когда решили не строить коммунизм, а вернуться к капитализму?

Я выматерился про себя, но вслух лишь вздохнул.

— Не знаю, Михаил Сергеевич, — признался я. — Формально и официально — в 1991-м, а неформально… наверное, в 1987-м, когда разрешили кооперативы. После этого уже обратно было не вернуться, — я немного помолчал. — Хотя китайцы как-то справились… они и там, в будущем, коммунистами остались. Правда, не уверен, что они именно коммунизм строят, но называют себя именно так. И компартия у них… У нас, конечно, тоже есть, но над ней больше смеются. А вот над китайцами не посмеешься.

— Значит, семь лет. Или даже три года в самом плохом случае, — старик задумался. — Быстро… мало что успеть можно.

— Зависит от целей, — осторожно сказал я. — Если цель — сесть на деньги, забрать под себя какую-нибудь доходную отрасль, то, думаю, времени достаточно. Если предотвратить, то да, можно и не успеть. Но можно отсрочить, чтобы получить больше времени.

— И как же?

— Убрать Горбачева… — я посмотрел на их лица и быстро поправился: — Не физически устранить, не смотрите на меня так. Просто убрать из Политбюро, чтобы он Генсеком не смог бы стать.

В принципе, я был уверен, что Горбачев заслуживает четвертования на Болотной площади.