— Жара еще эта, елки, — сказал Патриот с неожиданной тоской. — Никогда такого не было, чтоб три недели подряд под сорок. Как в Африке, блядь.

— И хоть бы кто двигатель выключил, — сказал Кабриолет сквозь зубы. — Нет, стоят, сука, дымят. Я все понимаю, кондиционеры, но мы-то без крыши, дышать нечем.

— Я выключил, — сказал Митя и вспомнил задраенные Сашей окна. — У меня кондей не работает.

— А у меня вообще его нету, — сказал Патриот.

Помолчали. Пузатый Порше Кайен с двумя грустными женщинами внутри негромко тарахтел рядом.

Дверь стоящего впереди УАЗа распахнулась, оттуда высунулась крепкая тетка в тесной ярко-розовой майке, очевидно патриотова жена, и смерила их неодобрительным взглядом.

— Времени двенадцать почти, — сказала она с вызовом, обращаясь как будто не только к мужу, но и к Мите с Кабриолетом, и все трое сразу виновато посмотрели на часы. — Дети, между прочим, без ужина! — заявила она.

— Мне руками тебе тут всех растолкать, что ль?.. — начал было Патриот, но жена его уже отвернулась и захлопнула дверцу. — Так, — сказал Патриот, оглядываясь по сторонам. — Ладно.

И решительно зашагал поперек рядов к патрульной машине, а Митя и Кабриолет потащились следом, движимые необъяснимым чувством вины перед голодными патриотовыми детьми и его сердитой женой.

Толстый капитан спал с открытым ртом, запрокинувшись в кресле, как человек, которому выстрелили в лоб. Даже во сне вид у него был недовольный, и, когда Патриот постучал в замызганное стекло и разбудил его, радости на капитанском лице не прибавилось.

— Слышь, мужики, — сказал Патриот с деланой бодростью, когда оба полицейских неприветливо уставились на него. — Чё там как, впереди, а? Пропускаем, что ль, кого?

— Мы не ДПС, — хмуро процедил капитан, повторяя сказанное недавно круглолицей женщине из Пежо.

— Не, ну может, по рации там спросить, — сказал Патриот. — У вас же одна с ними частота? Реально же сорок минут стоим.

— Мы. Не. ДПС, — раздельно проговорил капитан и поднял на него мутные со сна глаза.

И Митя вдруг рассердился — на хамоватого толстяка, на жару, на пробку, на весь этот бесконечный паршивый день.

— Слушайте, — начал он, — ну вам же самим, наверное, надо куда-то попасть. Давайте просто узнаем, что...

И тут он увидел, что на заднем сиденье патрульной машины лежит человек в испачканной кровью рубашке, со скованными руками и свежими ссадинами на лице, и осекся. Арестованный приподнял разбитую голову, взглянул на Митю и неожиданно подмигнул. Толстый капитан тем временем включил-таки рацию и поднес микрофон прямо к Митиному лицу, опасно растянув витой провод.

— На, спроси сам, — предложил он.

В динамиках захрипело, звуки сливались в бессмысленный однородный гул.