Утром выехать не получилось, вспомнил Митя, потому что утро для него началось после полудня с бутылки пива, которую он выпил залпом прямо возле холодильника, стоя в трусах посреди чужой дачной кухни с забытыми на столе тарелками от завтрака. Это ведь даже не его была идея — ехать на эту дачу. И уж тем более — тащить с собой Аську. Но в том, что не выехали с утра, виноват был точно он.

— У меня интервью завтра в девять на Красных Воротах, — сказала Саша.

— Мама с ума там сходит, наверно, — сказала Ася.

Воздух снаружи оказался все-таки чуть свежее, самую малость. Митя с облегчением выпрямил спину, отошел на пару шагов и сделал ту же бессмысленную вещь, что и все, — вытянул шею и посмотрел вперед, к началу тоннеля, которого отсюда, разумеется, было даже не видно. Три плотных ленты машин могли запросто тянуться хоть до самого Кремля, а взгляда хватало только метров на триста, затем поток загибался, запертый в бетонных стенах, как вода в трубе.

— Ну, что там? — спросила женщина из Порше Кайен, опустив окошко.

И он обернулся уже, чтобы ответить: слушайте, мне-то откуда знать, — но глаза у нее оказались усталые и грустные, а сама женщина — очень, невероятно красивая, из тех, рядом с которыми сразу чувствуешь, что небрит и что майка на тебе вчерашняя, с мокрым пятном между лопаток.

— Авария, скорее всего, — сказал он. — Не волнуйтесь, скоро поедем наверняка. Мы в тоннеле, тут всё медленнее.

— Да какая авария, — встрял краснолицый здоровяк из Патриота, — аварию растащили б уже давно. Кортеж пропускаем, сто пудов. Едет опять членовоз какой-нибудь, а мы стоим.

— На Рублевке такое постоянно, — сказал загорелый красавец-Кабриолет, подходя, — нас однажды полтора часа вот так же продержали. Я давно уже там не езжу, проще крюк сделать, чем стоять.

— Крюк-то да, проще, конечно, — сказал Патриот и недобро глянул назад, на блестящий кабриолет с белыми диванами и полуголой нимфой. — Хотя как по мне, катались бы вы все по своей Рублевке и не мешали людям, которым на работу завтра.

— Мне вообще-то тоже завтра на работу, — сказал Кабриолет и задрал подбородок. — Я в шесть встаю каждый день, к вашему сведению.

А мне — нет, подумал Митя.

— Полтора часа? — с ужасом повторила женщина-Кайен, закрыла глаза ладонью и вдруг всхлипнула коротко и так горько, что Митя невольно подошел на шаг ближе и пригляделся.

— У вас случилось что-нибудь? — спросил он.

— Да не переживайте вы, — сказал Патриот. — Сейчас рублевских этих пропустим и поедем.

— Я не на Рублевке живу, — обиженно уточнил Кабриолет.

— Вот и стоишь тут со всеми, мудила, — сказал Патриот, веселея.

— Простите, — сказала женщина-Кайен, не отрывая узкой ладони от лица. — Мне просто правда надо домой. У меня был очень тяжелый день.

Вторая женщина, все это время молча сидевшая рядом с ней в пассажирском кресле, громко фыркнула, перегнулась через свою печальную соседку и стукнула по кнопке стеклоподъемника. Митя успел заметить только, что лицо у нее тоже измученное и заплаканное, потом окно поднялось и скрыло обеих.